Преступившие
Шрифт:
– У кого – у вас? – не выдержал Келюс.
– У Вооруженных Сил Юга России, – безнадежно вздохнул Корф. – Я бывший командир второго батальона Марковского полка. За Германскую имею Владимира с мечами и две Анны… Родился в 1891 году, сто лет назад по вашему счету… Все, можете вызывать санитаров, я готов…
Гвардейский поручик Корф ушел на фронт добровольно, не желая петербургские паркеты в час, когда Империи грозит опасность. На фронте был трижды ранен, попал в плен, бежал, снова был ранен. Орден Святого Владимира барон получил из рук Государя во время посещения им Юго-Западного фронта в октябре 16-го. В конце 17-го, когда армия разбежалась, капитан Корф, чудом
– версия для всех – занимался транспортными перевозками.
Полковнику велели ничего не спрашивать и ничему не удивляться. Раз в неделю он заходил в странную, обитую белым металлом камеру в подвале одного из корпусов Харьковского Технологического института и закрывал глаза. Даже сквозь веки он чувствовал невыносимо яркий свет. Затем он открывал дверь и оказывался в большом светлом помещении, где его ждали двое молчаливых людей. Один из них явно имел отношение к линии связи, поскольку сидел за большим пультом, на котором мигали десятки разноцветных лампочек. Другой, такой же молчаливый, вручал барону запечатанный пакет, взамен получая то, что передавал ему Корф.
В первый раз барон разрешил себе удивиться, когда за окном светлого помещения он заметил сугробы. В Харькове в эти дни стоял теплый май… Мысль о южном полушарии Корф по размышлении отверг, тем более из намеков тех, кто его встречал, явствовало, что попадает он прямиком в Столицу. Затем однажды, когда человек с пакетом немного запоздал, сидевший у пульта
– полковник уже знал, что его зовут Семен – вдруг стал ругать большевиков, называя их «сталинистами» и «номенклатурщиками», а вслед за этим передал барону лист бумаги. Уже в Харькове Корф обнаружил, что это подробная карта расположения красных резервов. Там стояла пометка – август 19-го, а между тем в Харькове был еще только июнь. Карту полковник передал в оперативный отдел, тщательно отрезав верх с надписью. Случайно увиденная газета, которую читал Семен, окончательно убедила барона, что его безумные предположения верны. В последний его рейс связного на месте не оказалось, незнакомый дежурный у пульта долго звонил по телефону и, наконец, назвал адрес Николая Андреевича Лунина…
– Да, круто, – резюмировал Келюс. – Интересно, зачем нашим бонзам связь с Деникиным? Бежать к нему, бином, собрались, что ли? А может, Михаил, вы на красную разведку работаете? Есть там у вас некий Макаров – адъютант Май-Маевского. Чекист чистых кровей…
– Нет, нет, Николай, – заволновался полковник. – Наш отдел курирует сам главком, это все по его приказу. А Макаров… Знаю я Пашку – ловелас, гуляка, в картишки малость передергивает, но чтобы шпион? Да и к нашему отделу его близко не подпускают… Ладно, мне бы вернуться поскорее, а там уж разберусь…
– Елы, а зачем возвращаться? – удивился Фрол. – Войну вы все равно проиграете, и придется тебе, Михаил, в Турцию мотать. А то и в ЧК угодишь. Оставайся, не пропадешь.
– И вправду, – поддержал Келюс. – Там и так все ясно, а у нас, бином, похоже, все только начинается.
– Нет, Николай, – покачал головой Корф. – Не могу. Там друзья… А главное – та война – это моя война. Остаться у вас – вроде как дезертировать. Нет, господа, это бесчестно…
– Ну и чего, твое благородие, делать будешь? – поинтересовался дхар.
– Вообще-то можно к Президенту сходить. Только, елы, он того и гляди не поверит – запрет в Кащенку, а то и чего похуже.
– Высокоблагородие, – машинально поправил барон. – Нет, никуда я не пойду. И так перед вами расшифровался… Буду искать скантр – пока не найду.
– Ну, это программа-максимум, как говаривал Вождь, – заключил Келюс.
– Сейчас у нас задача более скромная, хотя и трудная…
– Н-да, – понял барон. – Например, дожить до утра. Дверь, господа, какая-то больно странная… Да и браунинг осечку дает. Этак тепленькими возьмут. Так что будем дежурить. У нас есть два ствола, на крайний случай
– бомбы. Квартиру жаль, но, боюсь, выбор, господа, невелик.
– Бомбы, это, елы, конечно, – вмешался Фрол. – Только я бы еще кой-чего сделал. Дед меня учил… Только ты, Француз, не смейся…
– Какой тут смех, – вздохнул Лунин, – заклинание, что ли?
– Да вроде… Может, ерунда, а вдруг и в самом деле… У тебя чеснок есть?
– Однако, господа, – не выдержал Корф, – вы бы еще бубен взяли…
Фрол, завязав несколько головок чеснока в два полотняных мешочка, подвесил их над дверью, после чего замер, тихо шепча что-то на понятном лишь ему одному языке. Следом за этим он несколько раз поднял и опустил руки, как бы строя невидимую стену, затем, с сомнением покачав головой, отошел, предложив все-таки выставить дежурного. С ним никто не спорил.
Барон взял на себя самое неудобное время – с трех до четырех утра. Устроившись в кресле рядом с входной дверью, он курил, листая взятый из лунинской библиотеки «Краткий курс истории ВКП(б)». Чтение весьма занимало полковника. Он негромко ругался, усмехался и даже время от времени крутил пальцем у виска. За этим занятием время шло быстро, и Корф уже собирался будить Фрола – своего сменщика, как вдруг за дверью послышались приглушенные шаги. Полковник бесшумно вскочил, сжимая револьвер, прижался к стене и вдруг почувствовал, как волосы на голове начинают шевелиться, а воздух застревает в горле. Чья-то рука, пройдя сквозь дверь, стала нащупывать задвижку. Барон успел трижды ущипнуть себя, но рука не исчезла, напротив, подобравшись к задвижке, ловко ее отодвинула. Затем длинные красноватые пальцы с загнутыми ногтями потянулись к кнопке американского замка…
…Когда замок щелкнул, и дверь чуть приоткрылась, Корф, понимая, что от желтого дома уже не отвертеться, закусил губу и поднял револьвер на уровень глаз. Но дверь, приоткрывшись на какой-то сантиметр, внезапно застыла и, несмотря на чьи-то немалые усилия, оставалась на месте. Барон вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб, и тут рука замерла: прямо сквозь дверь начала проступать фигура высокого худого человека в черной, военного образца, куртке. Михаил явственно различал красивое надменное лицо с искривленным судорогой ртом и пустыми светлыми глазами. Словно во сне, ничего не соображая, Корф поднял револьвер и нажал на спуск. Но выстрела не последовало – верный наган, ни разу не подводивший за все годы, дал осечку.
Швырнув бесполезное оружие на пол, Корф в отчаянии, повинуясь далекой детской памяти, сорвал с шеи образок, подаренный крестной матерью, и перекрестил дверь. В ответ послышалось злобное шипение, дохнуло холодом, рука с образком на миг окаменела. Когда полковник поднял глаза, все исчезло. Лишь приотворенная дверь напоминала о случившемся.
– Ты с кем воюешь, барон? – сонный Фрол, разбуженный стуком упавшего револьвера, выглянул в коридор.
– Не подходите к двери, – прохрипел пересохшим горлом Корф.