Преступление без срока давности

Семёнова Мария Васильевна

— Ну и зря, коньячок куда как лучше. — На столе появился тетрапак вишневого, а для себя Кирилл достал початую бутылку «Ахтамара» и принялся наполнять стакан. — Ну, ин вино веритас!

Кольчугинское настроение Снегиреву нравилось все меньше.

— Слушай, а сало у тебя есть? — Он плотно приложился к тетрапаку и, наконец оторвавшись, посмотрел на потолок: — Смотри, крюк какой хороший, просто класс. Ну так если сала нет, то намыль галстук, и вперед. Могу посодействовать — с табуреткой. — Он снова приник к вишневому и, приговорив его, покосился на Кирилла: — Что, не хочется? Тогда давай излагай, не томи душу.

Назвать приятным кольчугинский

рассказ было трудно. Более того, он вызывал эмоции самые мрачные, хотя на общем фоне российских ужасов ничем особым не выделялся.

Была у Кольчугина родная сестренка Ирочка. Младшенькая. Девица восемнадцати годов. Не ахти, может быть, какая красавица, но все при ней — тоненькая, стройная блондинка с голубыми глазами. И вот где-то недели две назад пошла она с подругой на дискотеку в открывшийся недавно клуб «Диагональ». И все, с концами. В милиции сказали, что подобных случаев по городу полно и все порядочные девушки по ночам спят, частные агентства сразу отказались — дело верный глухарь, а приятель Иры вроде поначалу и загорелся искать, но неожиданно вообще исчез с горизонта.

— Так если б на этом все, — голос Кольчугина как-то странно дрогнул, и он залпом хватанул «Ахтамара», — ты дальше послушай…

Дней десять назад нашли Ирину подругу. Вернее, то, что от нее осталось. Бродячие псы, откопав труп из-под снега, вытащили его на обочину, однако сожрать не успели — помешали проезжавшие гаишники.

— Ты пойми, Алексей, — Кольчугин выпил еще и все-таки не удержался, заплакал, — оказывается, собаки первым делом отъедают нос…

«А крысы, между прочим, начинают с ушей — у всех свои вкусы». Снегирев молча покачал головой и вскоре услышал самое главное. Заключалось оно в том, что Ирина подруга была не только зверски изнасилована — в ее останках присутствовал наркотик, который, собственно, и послужил причиной смерти.

— Веселенькая история. — Поднявшись, Снегирев подошел к окну и увидел, что капот его «Нивы» уже закрыт. — А что за молодой человек у твоей Иры? Кто таков?

— А, Тема-то? — Выпитое постепенно одолевало Кольчугина, и говорил он все неразборчивее. — Бритый он, скин-хэд. Вроде студент бывший… знаю только, что машется классно… наверное, боксер.

Голова его свесилась на грудь, глаза закрылись, и, тяжело вздохнув, Кирилл заснул.

«Ладно, увидимся». Снегирев захлопнул дверь и, наградив по-царски Пал Иваныча, энергично порулил домой — после сока ему здорово захотелось есть. Долетев как на крыльях, он отправился выгуливать Рекса, а затем на пару с питомцем так наелся собачьего варева, что некоторое время пришлось посидеть неподвижно с книжкой в руке.

…Жрица между тем разделась полностью и улеглась у его ног, а Навузардан, не выбирая, вытащил блеснувший в свете факела камень, и смуглая женская рука ловко приняла его. Это был рубин с наперсника иудейского первосвященника.

А затем муж вавилонский навалился на распластанное женское тело, и огромный фаллос его натужно вошел внутрь, вызвав непритворные стоны у жрицы любви. Могуч был начальник телохранителей, неутомим, да и зелье подействовало: трижды уже излив семя, Навузардан все никак не мог насытить похоть свою. Наконец он покинул палатку жрицы и не спеша двинулся в парк, где аллеи были разделены веревками на отдельные участки и по каждому прогуливалась дочь Вавилона, желавшая послужить богине любви.

В голове начальника телохранителей клубились винные пары, побуждавшие его огромное тело к действиям, и, подойдя к ближайшей служительнице Милидаты, он взамен лигура с наперсника иудейского заполучил женское тело на потребу свою. Это была стройная вавилонянка с тонкой талией и упругой грудью, одетая скромно, однако запах дорогих благовоний подсказал Навузардану, что принадлежала она к знатному роду. А потому, привязав ее к стволу акации, он обошелся с ней как с самой грязной шлюхой, заставляя извиваться от сладостной муки. Наконец муж вавилонский крепко сжал ее и, оставляя синяки на нежной женской коже, излил семя в который уже раз.

Он наконец ощутил, что земные радости ему наскучили. Душа его, утомленная суетой, просила покоя, и длинные мускулистые ноги понесли Навузардана прочь из храмового парка к берегам Евфрата, где расположилось множество заведений с репутацией далеко не лучшей. Жизнь человеческая ценилась здесь не дороже пригоршни пыли, и часто случалось, что попавших сюда вечером находили утром с перебитым хребтом далеко по течению реки. Воры, грабители и непотребные девки чувствовали здесь себя привольно и каждую ночь с берегов великой реки слышались громкий смех, ругань и похотливые стоны — это скопище людское жрало, пило и спаривалось.

Между тем настало время Второй стражи, и в свете полной луны Навузардан легко отыскивал путь в лабиринте узких портовых улочек, где меж домов маячили неясные тени. Дважды уже приходилось ему размыкать пряжку своего пояса и, когда тот, распрямляясь, превращался в клинок, рассекать человеческую плоть и идти дальше. Наконец муж вавилонский остановился возле неприметной двери и особым образом постучал.

— Кто тревожит в поздний час богов, обитающих здесь? — спросил его грубый голос.

— Тревожит тот, кто хочет испить их радость, — ответил Навузардан, и его пустили внутрь.

Начальник телохранителей сошел по каменным ступеням и очутился в помещении, едва освещенном масляными светильниками. В углу горел огонь, на котором в медном котле кипело что-то, за столами веселилось стадо людское, и воздух был наполнен густым чадом, запахом подгоревшей пищи и вонью человеческой.

— Дай мне испить божественной радости. — Навузардан глянул на подскочившего хозяина-хетта, чей раздробленный нос был прикрыт медным чехлом, и, заметив в гноящихся глазах испуг, вытащил золотую цепочку.

Знал он, что лишь жрецы могли вкушать «небесный дар», а того, кто пренебрегал запретом, медленно лишали жизни. Скоро безносый привел его в небольшую залу, где в непроглядном мареве с трудом можно было различить лежавших, чьи души находились далеко. Навузардан устроился на свободном месте и, осушив чашу не отрываясь, сразу же взял другую. По его телу пробежала дрожь, сердце затрепетало в предвкушении несбыточного, и, прикрыв глаза, он начал медленно тянуть пахучую, дурманящую жидкость.

Скоро чаша выпала из его рук, и, засмеявшись, в забытьи от счастья, он не почувствовал быстрых пальцев, вытянувших кожаный мешочек с его груди. Спустя мгновение старый одноглазый вор-финикиец, подгоняемый страхом и любопытством, был уже далеко. Проплутав по лабиринту портовых улиц, он забрел наконец на заросший кустарником пустырь и, оглянувшись по сторонам, высыпал украденное на край хитона. О боги! Никогда еще в руки ему не попадало такого богатства, и, бережно упрятав добычу, одноглазый возблагодарил Астарту за свою воровскую удачу. Не мешкая он покинул пустырь и быстро зашагал в направлении Старого Города, где обретался проверенный в деле знакомый халдей-перекупщик.