Преступление победителя
Шрифт:
«Нет. — Ей хотелось как следует встряхнуть губернатора Гэррана. — Не надо».
Лицо Арина исказилось от досады. Он боролся с собой. «Да, — мысленно подсказывала ему Кестрель. — Правильно. Нельзя же назвать невестке императора кодовое имя шпионки. Нельзя выдавать Тенсена и его истинную роль при дворе. Нет, не говори. Вдруг ты ошибся? Ты поставишь под угрозу чужие жизни. Нельзя, Арин».
С вымученным спокойствием Арин произнес:
— Глупости, говоришь? Да, я заблуждался, но только потому, что ты притворялась. Ты и сейчас притворяешься. Не такая уж ты и бессердечная. Ты
Тошнотворный ужас сдавил горло.
— …я сказал, что ты обрекла людей на гибель. Но отравить лошадей — это лучше, чем сжечь равнину. Не потому ли ты предложила такую идею? Твой отец…
— Я люблю отца.
Арин сделал полшага назад:
— Я знаю.
— Если бы я дала плохой совет, то подвергла бы опасности его жизнь. — Кестрель только сейчас это поняла — и ужаснулась. — Дакраны сами сожгли равнину.
— Да. — Арин как будто хотел что-то добавить, но промолчал.
— Если бы отец оказался там… Многие валорианцы погибли во время пожара. — Кестрель вспомнила Ронана, но не смогла даже произнести его имя. — Если бы я намеренно дала отцу плохой совет, эти смерти были бы на моей совести.
— Они это заслужили, — отрезал Арин. — Эти солдаты удовлетворяли неуемные аппетиты империи, пожирающей все. Гэрран обессилен. Почти все уходит на налоги. Продуктов не хватает. От слабости люди уже отказываются от еды.
Кестрель удивленно посмотрела на него:
— Это не похоже на проявление голода.
— Да что ты знаешь о голоде?
Она умолкла. Арин вздохнул и потер лоб, задев кое-как замазанный кремом шрам.
— Все страшно худые и усталые. С пустыми глазами. С каждым днем ситуация становится все хуже. Сарсин говорит, они почти все время спят. Даже она сама. Если б ты ее видела… как дрожат ее руки.
Последние слова зацепились у нее в голове. «Руки дрожат». Кестрель не знала, почему вдруг вспомнила, как в детстве покрасила воду в фонтане в розовый цвет. Больше двух месяцев назад она упомянула этот случай в разговоре с главным гидротехником. Кестрель как наяву увидела красную краску, которая расходится по воде и становится розовой. Это был эксперимент. Кестрель — сколько ей было, лет десять? — услышала, как Элинор произнесла странное слово «раствор», когда ужинала с отцом. Генерал был высокого мнения об этой женщине, которая служила с ним и построила акведуки для Гэррана. И маленькая Кестрель решила, что тоже должна разбираться в растворах.
Но при чем здесь дрожащие руки? Взрослая Кестрель нахмурилась и вспомнила: эти слова произнес императорский лекарь. Он говорил о том, что бывает, когда человек слишком долго принимает его лекарство… Оно становится смертельным ядом.
Осознание пришло быстро, расползлось по сознанию, как капли красной краски по воде. Кестрель забыла, что прямо сейчас из потайной комнаты за ней наблюдает отец. О том, что рядом стоит Арин, ссутулившийся, измученный сомнениями и страхами. Перед глазами встали шесть костяшек: император, гидротехник, лекарь, услуга, Гэрран и Валория. Кестрель догадалась, как все связано. Пасьянс сложился.
Император понял, что гэррани ему мешают, и решил медленно отравить их через водопровод. Отличный способ избавиться от непокорного народа. Император уже вытянул из провинции все, что мог. Когда гэррани умрут, земли снова достанутся ему. Империя не простила Гэррану восстание.
Теперь особенно важно поговорить с Арином начистоту… Но не здесь. Кестрель покосилась на дверь. Отец мог в любую минуту войти в комнату — и хорошо, если без дворцовой стражи.
Но как же заставить Арина уйти? И как выбраться за ним, если отец сразу все поймет? Он ведь тоже знал о слухах. Видел, как она сражалась за раба на дуэли. Слышал, как Арин произнес эти слова: «Не такая уж ты и бессердечная. Когда мы разговаривали в таверне…»
Арин облокотился на фортепиано и спрятал лицо в ладонях.
— Зря я бросил Сарсин. Зачем я только приехал?
Кестрель хотела прикоснуться к нему. Он выглядел таким несчастным. Видит ли отец, как ей хочется утешить Арина? Внутри Кестрель словно зажглась лампа с теплым светом. Если бы можно было коснуться его руки тремя пальцами — так гэррани просили прощения и выражали благодарность. «Прости меня», — начала бы она. «Спасибо тебе», — потому что Арин поверил в нее и догадался о том, что она так тщательно скрывала. «Я люблю тебя», — сказала бы она. Кестрель почти слышала, как произносит эти слова. Почти видела, как протягивает к нему руку. Никогда ей так ничего не хотелось.
Помедлив, Кестрель произнесла:
— Ты хотел узнать про договор?
Арин поднял голову. Его лицо отражалось в лакированной крышке фортепиано.
Кестрель приняла решение, упавшее на нее, как белый занавес. Она солжет в последний раз, и отец поверит ей, должен поверить. Она сумеет убедительно сыграть эту роль. Потом можно будет поговорить с Арином наедине и все рассказать. Кестрель справится. Она должна.
— Ты думаешь, что я каким-то образом это подстроила. Ведь так? Считаешь, что я повлияла на императора. — Кестрель медленно надавила на одну из верхних клавиш, так что она не издала никакого звука. — По твоему, это так легко сделать?
— Нет.
— А мне вдруг удалось?
— Да.
Кестрель сыграла короткую веселую трель.
— Пожалуйста, перестань.
Кестрель убрала руки с клавиш.
— Арин, с какой стати мне уговаривать императора заключить с вами мир? Ты ведь понимаешь, что это я предупредила империю о восстании. Это всем известно. Я натравила нашу армию на твою страну.
— Да.
— В Гэрране мы какое-то время дружили, не так ли?
— Да, — хрипло отозвался Арин.
— По-твоему, я поступила, как друг?
— Нет, — прошептал он.
— Но я это сделала. А потом, получается, подстроила подписание спасительного мирного договора? В этом же нет смысла, Арин.
— Есть, — возразил он. — Ты могла передумать.
Кестрель приподняла бровь:
— Вот так резкая перемена.
Арин помолчал. Страх, который ей удалось на время задавить, снова начал разрастаться. Кестрель боялась провала. Однако успех пугал ее ничуть не меньше. И еще — в это мгновение ее сердце сжалось — она поняла, что ужасно боится собственного отца.