Преступление в двух сериях
Шрифт:
Завершив общение с самой собой на столь оптимистичной ноте, я уже поняла, что буду делать. План вырисовывался в моем сознании во всех подробностях. Ну разве что допустила некоторые неточности, связанные с человеческой психологией. Кстати, еще одно. Эти противные типы, охранники фирмы «Луч», мне «насолили». Ну, они у меня попляшут…
Для начала нужно опросить соседей. Вероятно, в этом доме, как в любом другом, найдется пара-тройка любопытных бабок и бездельников, и кто-то мог видеть Ручина, следующего домой после убийства. А значит, в принципе оружие можно будет отыскать. Нет ничего
Вот только сама я не собираюсь пока светиться.
А теперь еще один момент.
Я выудила из сумки сотовый и набрала номер телефона Кармишина. Он, услышав мой голос, спросил:
— Вы все, Таня? Ручина можно выпускать?
— Нет, Александр Николаевич, пока нельзя, — категорично заявила я. — У меня к вам еще одна просьба — не могли бы вы сделать копии черновиков чертежей, похищенных из сейфа Шолонского?
— Конечно. Могу. Но зачем? — изумился замдиректора.
— Просто мне нужны копии чертежей, более или менее похожие на украденный оригинал, — пояснила я спокойно. — Только об этом не должен знать никто, кроме вас и меня.
Кармишин согласился исполнить мою просьбу, пообещав доставить копии чертежей через полчаса к дому Ручина. Поблагодарив его, я отключила связь и пошла по соседям, надеясь, что за полчаса смогу довести свой план до конца. Причем, как говорится, одним выстрелом убью двух зайцев. Надеюсь на это, во всяком случае.
Обувшись и проверив, не забыла ли чего в доме техника, я оглядела лестничную площадку в «глазок» — навороченный, с круговым обзором! — и, не заметив ничего подозрительного, вышла из квартиры, закрыв за собой дверь. После чего позвонила в квартиру напротив. Дверь смотрелась жалко, но зато, в отличие от ручинской, органично вписывалась в обшарпанный интерьер подъезда.
Открыли мне не сразу, сначала послышалось неуверенное шарканье чьих-то ног, и утомленный жизненными перипетиями голос осведомился:
— Кто та-ам?
— Милиция, — спокойно сказала я. — Татьяна Иванова.
— А откуда я знаю, милиция вы или еще кто? — логично пронудел голос непонятной половой принадлежности. — Ходят здесь всякие…
— Если вы откроете дверь, я покажу удостоверение, — пообещала я. — Мне нужно задать несколько вопросов о вашем соседе, Игоре Юрьевиче Ручине.
— Вот еще, я не стану открывать… — Наконец стало ясно, что разговаривает со мной пожилая особа женского пола.
Да, граждане, как тут быть? Общаться через преграду в виде двери из древесной стружки? А почему бы и нет? Не все ли мне равно? Как раз и остальные соседи, быть может, подтянутся к разговору, не придется обходить весь подъезд в поисках свидетелей.
— Хорошо, мы можем поговорить прямо так, — пожала я плечами.
— А почему вас сосед интересует? — удивилась моя невидимая собеседница.
Я осторожно прислонилась к дверному косяку и ответила:
— Извините, это тайна следствия. Скажите, пожалуйста, вы не видели, когда Игорь Юрьевич вчера выходил из дома?
— Я что, слежу за своими соседями, что ли? — возмущенно повысила голос моя собеседница. — У меня дел-то тоже полно, между прочим, — укоризненно добавила она.
— Да-да,
— Ну часа в два — в третьем он вышел, я как раз белье на балконе снимала, — снисходительно ответила женщина.
Голос ее, приглушенный дверью, поражал своими невероятно высокими обертонами. И могу поспорить, относительно балкона она придумала только что, дабы объяснить свою невольную наблюдательность. А так наверняка только и делает, что следит за всеми соседями.
— А вернулся? Может быть, вы и это видели? — осторожно спросила я и чуть не подпрыгнула — третья на этой лестничной площадке дверь распахнулась, лихо впечатавшись в стену. Так вот почему здесь облупляется краска. Конечно, подобных ударов ни одна стена не выдержит.
— Да чегой-то она видит? — насмешливо прошелестело из дверного проема, и передо мной очутилась юркая черноглазая старушка. — Дунька уж второй год на глаза-то слепая. Ты, девонька, лучше меня расспроси.
— Я слепая? — возмущенно возопил голос за дверью. — Да я тебе… А чего твоя кошка на мой балкон ходит?
— Извините, могу я с вами поговорить? — вежливо, но твердо прервала я зарождающуюся добрососедскую перепалку. Теперь, когда развязка так близка, нетерпение подгоняло меня с удвоенной силой.
Черноглазая старушка тут же обратила ко мне свое картинное, с идеально правильными морщинками, обрамленное хрестоматийным белым платочком личико. Но сказать ничего не успела, соседка ее, чувствующая себя надежно защищенной дверью, проворчала:
— Она вам тут наговорит… А вернулся Игорь в четвертом часу. Я слышала, как его дверь открылась, тут как раз по телевизору показывали…
Но что «как раз» показывали по телевизору, узнать не удалось. Вцепившись в мой локоть сухонькой ручкой, старушка в белом платочке хитро покосилась на соседскую дверь, чисто мальчишеским озорным жестом покрутила пальцем у виска и таинственно прошептала:
— Она дальше своего носа не видит. А Игорек… — глаза бабуськи блестели, как у птицы, а любопытный носик тянулся к земле — теперь она говорила громко, словно похваляясь своей наблюдательностью перед соседкой, — вчера чегой-то к гаражам ходил. У него тринадцатый, кажись. Он откуда-то шел, от остановки, что ли, к гаражу и направился.
Черные глазки впились в мое лицо, каждая морщинка хрестоматийной старушки сияла удовольствием. Оказаться полезной — не так просто в ее возрасте, да и недостаток общения сказывается. Я искренне сказала:
— Спасибо вам большое, вы очень помогли следствию.
А недоверчивая соседка решила «подсластить пилюлю» и прошипела возмущенно:
— Ну ты и сплетница! Делать тебе нечего, только за всеми смотреть!
Дослушивать перепалку я не стала и лихо спустилась вниз. К тому же и время поджимало — минут через пять должен подъехать Кармишин с копиями чертежей. Ведь чертежи — немаловажная часть моего плана. Есть, конечно, и еще кое-что, но с этим я разберусь чуть позднее. А по поводу гаражей… Что ж, гараж — это превосходно. Да еще и тринадцатый.