Преступления без наказания
Шрифт:
Я, в свою очередь, тоже очень мягко и осторожно объяснил ей свою позицию и задачи. После этого разговора оставшийся срок пребывания в академии прошёл приятно и полезно. Мой профессор и лаборантки составили для меня все необходимые данные и кучу таблиц, полностью освободив от долгих часов монотонной работы в библиотеке и бесполезного общения с экономистами академии. Никто ничего мне бы всё равно не сказал, а так все остались удовлетворены.
Я познакомился с художниками-диссидентами и проводил с ними многие вечера, узнавая о СССР то, чего не узнал бы ни из каких официальных источников. Я уже не был одинок и покидал страну с сожалением. Мой отъезд ускорило вторжение советских войск в Афганистан 25 декабря 1979
…Сыну было два, а дочке чуть больше полугода, когда мы поехали на остров Окинава, с остановкой на Филиппинах. Моя должность называлась «исследователь», а организация – «Информационное бюро иностранных радио- и телепередач». Что-то вроде ТАСС или Rеuters. Только там я понял, что это не что иное, как одна из форм активности американской разведки. Моим непосредственным начальником был русский, люто ненавидевший коммунистов, но он явно перебарщивал в проявлениях своей ненависти, доказывая это своим шефам. Они морщились, когда он, показывая на танки на перехваченной записи русского телевидения, говорил: «Наши лучше!» И каждый раз его ехидно спрашивали: «А наши – это чьи?» Когда холодная война закончилась, он забыл о своей ненависти и первый напросился на поездку в Россию, когда впервые за всю историю представители ЦРУ и КГБ встречались на конференциях. И русские, и китайские «исследователи», и сами американцы открыто ненавидели его за подобострастие и приспособленчество.
Это время тоже было ярким периодом в моей профессиональной жизни. Несмотря на прекрасные, почти райские условия, через два года я уволился. Эта золотая клетка оказалась не для меня.
Два года жизни на Окинаве – единственное время, которое я неотлучно провёл с семьёй. Остров был маленьким и вскоре оказался изучен вдоль и поперёк. Там находилась американская авиабаза со спецмагазинами для рядовых и отдельно – для офицеров. Я ещё расскажу подробнее об этих двух годах, но здесь остановлюсь на одном эпизоде, который ни я, ни моя жена никогда не забудем.
Однажды на одном из офицерских пляжей мы расположились рядом с семьями моих американских коллег. Я пошёл купаться с дочкой, которая только начала ходить. Ведя её за руку, я увлёкся беседой с одним из коллег. Вдруг вижу, один из купающихся отчаянно жестикулирует, показывая на мою дочь. И тут я увидел её лицо под водой: дочь испуганно хлопала глазами. Её испуг вырвался наружу жутким воплем, когда я вытащил её из воды. Весь пляж был на её стороне, и отдыхающие с осуждением смотрели на разгильдяя-отца – на меня.
Подобным же образом я чуть не потерял доверие моего трёхлетнего сына. В парке недалеко от нашей резиденции стояли качели и горки разной высоты. После недавнего дождя вокруг горки стояли лужи. Сын залез на горку и намеревался скатиться. Я сказал, что подстрахую, и протянул руки, чтобы ловить его. И тут опять помешал мой коллега. Я начал с ним беседовать, оставаясь с протянутыми руками, но сына на время из виду упустил. Он же, наконец поверив в мою страховку, скатился вниз. Были рёв, слёзы и обида, когда он со всего маху шлёпнулся в лужу! Не стоит говорить, как я подорвал его доверие ко мне. Ему сейчас 35, и он по-прежнему не совсем уверен в моей подстраховке его жизненного пути.
Тогда ему было только три, и у него не нашлось слов, чтобы объяснить мне свои чувства. Зато когда ему исполнилось 13 и я перевернул катамаран в открытом море, он без обиняков заявил, что его парусные приключения со мной на этом закончены. И он сдержал своё слово – под любым предлогом в море со мной больше не выходил. Как мало нужно, чтобы потерять доверие детей…
Для многих переводчиков и аналитиков Окинава стала второй родиной. Это были в основном китайцы из Тайваня, корейцы из Южной Кореи. Их было много, около пятидесяти сотрудников. Русских было трое. Я, мой молодой коллега и всеми ненавидимый шеф русского отдела. Руководили нами американцы. Всех привязывали обязательными контрактами на 2 года. Американцы дольше не оставались и меняли назначения по разным базам, разбросанным по Европе и Ближнему Востоку. Нам такую возможность предоставляли редко. Я дружил с китайцами и корейцами, которые служили безвыездно по 20 лет и больше. Их волновала только судьба детей. Им предоставляли возможность учиться в Америке и стать её гражданами.
Я надеялся, что нам, русским, находящимся недалеко от России, разрешат туда ездить. Но холодная война ещё была в разгаре, и наши попечители боялись непонимания русскими спецслужбами нашей службы. Наверное, не зря. Вскоре произошёл один эпизод, когда все находящиеся на острове почувствовали возможность перехода от холодной войны к горячей. На острове, как и нигде в мире, разве что в самом Кремле и Вашингтоне, так не почувствовали остроту реальной военной угрозы.
Корейский пассажирский самолёт нарушил советскую границу, как говорили американцы, по ошибке. Русские утверждали, что истребители пытались вернуть самолёт на легальный курс, но были игнорированы. Самолёт был сбит.
Обычно на острове день и ночь слышался гром взлетающих и садящихся истребителей и бомбардировщиков. Стены и окна наших квартир, как нас уверяли, могли выдержать ядерный взрыв. Главное, что они поглощали шум, но не полностью. Наутро после инцидента с самолётом все военные самолёты и вертолёты покинули базу и улетели на север Японии, поближе к границе с Россией, к их военным базам. Необычная тишина, наступившая на острове, ещё более усугубляла напряжённость.
Русских ненавидели. Жена, поехав в Корею, привезла майку с надписью на спине: «Не забывайте сбитый самолёт. Убейте русского». На базе ещё очень долго мы старались не афишировать, что мы русские. Переговариваясь в столовой, лётчики горели желанием сбросить на русских «одну горячую»!
Однажды меня пригласили рассказать собравшимся американским офицерам то, что я думаю о русских, будучи русским и занимаясь российской политикой. Я рассказал им про «эту горячую» и стал доказывать, что русские не хотят и боятся войны, а также про мои встречи в России с русскими военными, которые никогда не выражали желания «сбросить горячую» на Америку. Когда меня спросили, почему же русские так поступают, я ответил, что не надо путать политиканов с русскими вообще. В войне политики и лидеры редко страдают сами. После официальной части ко мне подходили офицеры и доказывали, что они тоже не хотят войны и предпочитают дружить с русскими. Мой непосредственный шеф потом с сарказмом напоминал мне о моих взглядах и об ошибочной интерпретации общего настроения русских.
Несмотря на прекрасный климат и отличные материальные условия, остров, повторюсь, стал для меня золотой клеткой, и я не продлил контракт. Меня уговаривали и обещали ещё лучшие условия, но я не скрывал истинной причины своего решения. Расстались мы с моими коллегами и попечителями по-дружески. Условия жизни были действительно роскошны и для нас, и для военных вообще. Офицеры жили с семьями в отдельных квартирах. В специальные магазины завозилось всё – от отборных мясных вырезок до экзотических фруктов. Блок сигарет и бутылка виски стоили по одному доллару. На острове были бесплатные тренажёры, кинотеатры, ухоженные пляжи. Электроника и любые другие товары продавались с огромной скидкой. За два года, получая относительно небольшое жалованье, я приобрёл спортивную машину, новейший музыкальный центр и гарнитур резной китайской мебели. Всё это за счёт организации я вывез в Австралию. Лётчики американских ВВС, приезжая домой, покупали квартиры, дома и всегда – по возможности – стремились вернуться на любую базу.