Преступления прошлого
Шрифт:
— Ты так и не попробовала шоколадный торт.
24
Тео
Она выкрасила волосы в ослепительный розовый цвет, и теперь, глядя на нее, Тео думал о фламинго. Розовый шел ей куда больше, чем яично-желтый. У нее стал более здоровый вид. Она и впрямь поздоровела, набрала фунтов семь за неделю, не меньше, да и неудивительно, потому что Тео пичкал ее с самозабвенностью птицы-матери, выкармливающей птенца: тосты с фасолью, «Хорликс», [133] макароны с сыром, булочки с беконом, сосиски с картофельным пюре, бананы, вишня и персики — яблоки она не любила, как и Тео. Лора любила яблоки. Лили-Роуз не была Лорой, Тео очень
133
«Хорликс» — растворимое солодовое молоко, питательный напиток.
Она спала в комнате Лоры, и собака каждый вечер укладывалась у нее в ногах. Тео и близко не мог подойти к псу, и Лили-Роуз беспокоилась, как бы у него не повторился приступ астмы. Тео тоже беспокоился, но он рассказал ей про Маковку, и как постепенно привык к ней, и что, наверное, ко всему можно привыкнуть, просто нужно время, и она сказала: «Да, я тоже так думаю». Они смотрели фотографии Маковки и Лоры, и Лили-Роуз сказала: «Она хорошенькая», и Тео был рад, что она не использовала прошедшее время, потому что это всегда причиняло ему боль. Он не стал говорить Дженни про Лили-Роуз, поскольку мог представить, что она скажет.
Он получил открытку Джексона с розовым цветком того же оттенка, что и волосы Лили-Роуз. Открытка стояла на каминной полке рядом с фотографией Маковки, когда та была щенком. Лили-Роуз в каком-то смысле ассоциировалась у Тео с Маковкой: обе были маленькими, брошенными, пострадавшими от дурного обращения существами с новыми, цветочными именами. Лили-Роуз сказала, что придумала себе это имя, чтобы стать новым человеком, «начать новую жизнь».
У нее была страшно неблагополучная биография, и она почти наверняка нуждалась в профессиональной помощи. На ее счету были побеги из дому, наркотики, мелкие кражи, проституция, но все это осталось в прошлом. Мать Лили-Роуз убила ее отца, и бедняжку вырастили отцовские родители, которые, по рассказам, были ничуть не лучше ее собственных (Тео подозревал насилие). У нее была нереальная жизнь, как суровый документальный фильм или плохая мыльная опера. Но, несмотря ни на что, она казалась удивительно счастливой, играя с собакой в саду, поедая мороженое или читая журнал. Ей нравилось, когда по утрам ее будят чашкой сладкого чая и тостом с маслом. По вечерам они начали (вот причуда) вместе собирать пазл.
«Блин, мы с тобой как пара пенсионеров», — сказала она однажды, но в ее тоне не было ничего обидного. Он не хотел ни спасать ее, ни оставлять у себя, ни менять, хотя именно это и делал, и собирался продолжать делать дальше, если она этого хочет. Чего он не делал, так это не волновался за нее. С ней случилось столько всего плохого, что теперь она была устойчива к любым бедам. Он был счастлив просто вернуть ей детство. А когда она будет готова, она пойдет дальше, и он разберется с этим в свое время.
25
Дело № 2, 1994 г
Самый обычный день
С мистером Джессопом жутко глупо получилось. (Он всегда говорил: «Зовите меня Стэн», но она не могла так, это неправильно, он же все-таки учитель.) Странно, она не замечала, чтобы он как-то ее выделял, ничего такого. Пару раз он приглашал к себе Кристину и Джоша тоже, а в прошлом году весь класс отправился к нему домой на барбекю, чтобы отпраздновать конец семестра. Собственно, тогда она впервые и побывала у него дома. Барбекю пришлось отменить из-за дождя, и он сгонял в супермаркет за едой, а она помогла Ким делать сэндвичи. Она всегда звала ее Ким, не миссис Джессоп. Ким была не в восторге, что в дом набилось столько народу, — понятное дело, она всего пару недель
Они делали сэндвичи с ветчиной, дешевой, блестящей ветчиной «Крафт» для вегетарианцев. Ким шлепала маргарин на ватный белый хлеб для тостов, и Лора подумала: «Какая гадость», а потом отругала себя за высокомерие. Папа был помешан на их с Дженни питании: домашние обеды, цельнозерновой хлеб, горы фруктов и овощей (хотя сам не упускал возможности наесться всякой гадости). Конечно, бедные люди не могут позволить себе качественные продукты, но Джессопы не бедствовали. Учителя вечно жалуются на зарплату, но нищими их никак не назовешь. Хотя если по правде, то Джош был прав, когда назвал Ким голытьбой. И как Стэна Джессопа угораздило жениться на Ким и оказаться в этой хибаре, где воняет скисшим молоком и грязными пеленками, — вот вопрос.
На Ким были красные туфли на высоком каблуке — не самая, конечно, типичная обувь для молодой матери (и жены учителя). Вытравленные до белизны волосы (привет Мадонне) придавали ее лицу нездоровый оттенок. Мистер Джессоп был полностью у нее под каблуком, слушался малейшего движения жениной брови и разительно отличался от школьного мистера Джессопа (хотя Стэном его называть по-прежнему не хотелось). В классе он был остроумен и циничен, дерзко рассуждал о недостатках школы. Он был совершенно не похож на других преподавателей естественных наук, скорее напоминал учителя литературы. Но дома оказался совсем не таким интересным, хотя вроде бы должно быть как раз наоборот.
Ким принесла дочку Нину со второго этажа, и все девчонки принялись над ней сюсюкать. Даже ребята заинтересовались, словно им показывали новый проект по биологии («Она уже фиксирует взгляд?», «Она вас узнает?»), но Лору ребенок не интересовал совершенно. Она знала, что, когда у нее будет свой ребенок, все будет по-другому, но чужие дети не будили в ней никаких эмоций. Ким не кормила грудью, и, когда одна из девчонок — Энди — спросила ее об этом, она ответила: «Еще чего не хватало», очевидно считая грудное вскармливание чем-то непотребным, и Джош с Лорой переглянулись и чуть не прыснули со смеху.
«Конечно, я не такая ученая, как вы все», — сказала Ким позже, когда они вместе мыли посуду, заключив к тому времени негласный союз: мистер Джессоп купил ящик пива и несколько пакетов вина, и в гостиной все были уже в дым и гоготали как идиоты, а Ким с Лорой не пили, Лора — потому что принимала антибиотики от ушной инфекции, а Ким — из-за ребенка.
«Нужно соображать головой», — сказала она, и Джош шепнул Лоре: «Было б чем», и Лора притворилась, что не слушает его, потому что мистер Джессоп смотрел на них, как будто знал, что они сплетничают про его жену.
Ким была родом из Ньюкасла и говорила с сильным, даже каким-то иностранным, акцентом. Лора несколько опасалась джорди. По ее представлениям, на севере обитали суровые, несгибаемые женщины, с которыми лучше не связываться.
«Я ушла из школы в шестнадцать и отучилась год в колледже, на секретаря, раз тебе интересно», — сказала Ким, и Лора откликнулась: «Ясно», хотя слушала ее вполуха. Она вытирала кухонный стол, на котором и так не было ни пятнышка, потому что, может, Ким и безмозглая дешевка, но дом она содержала в идеальной чистоте, папа бы это одобрил. Вот бы после того, как она уедет в университет (но определенно не раньше), папа встретил какую-нибудь женщину — зрелую, можно даже невзрачную, но обязательно домашнюю, чтобы ценила его по достоинству и хотела сделать его очень, очень счастливым. Он заслуживает счастья, а когда она уедет в университет, он будет убит горем, хоть сейчас и бодрится изо всех сил. Ну, может, не совсем убит горем, не так, как было с ней, когда умерла Маковка, но ему будет очень грустно, потому что они уже так долго всегда вдвоем и он живет ради нее. Вот почему она выбрала Абердин, потому что это далеко от дому: ей нужно уехать, чтобы быть собой, чтобы стать собой. Оставаясь дома с папой, она всегда будет ребенком.