Преступления Сталина
Шрифт:
или подсудимые, не допрашиваются. Целый ряд обвиняемых, о которых шла речь на судебном следствии, отсутствуют по неизвестным причинам на скамье подсудимых. Два главных обвиняемых, находящиеся за границей, даже не предупреждены о процессе и подобно свидетелям, находящимся за границей, лишаются возможности предпринять какие бы то ни было шаги к выяснению истины. Судебный диалог целиком построен на условной игре в вопросы и ответы. Прокурор не задает ни одному из подсудимых ни одного конкретного вопроса, который мог бы поставить их в затруднение и обнаружить материальную несостоятельность их признаний. Председатель почтительно покрывает работу прокурора. Именно "стенографический" характер отчета особенно убедительно обнаруживает злонамеренные умолчания прокурора и судей. К этому надо прибавить, что аутентичность ответа не внушает ни малейшего доверия.
Первым шагом честной экспертизы должно было бы быть изучение оригиналов стенографического отчета. Их сопоставление с опубликованным текстом обнаружило бы, несомненно, множество тенденциозных подчисток и поправок со стороны режиссеров процесса.
Но как ни важны сами по себе все эти соображения, открывающие широкое поле для юридического анализа, они имеют все же второстепенный и третьестепенный характер, так как касаются формы подлога, а не его существа. Теоретически можно себе представить, что, если Сталин, Вышинский и Ежов144 еще в течение десяти лет будут иметь возможность безнаказанно инсценировать свои процессы, они достигнут столь высокой техники, при которой все элементы судопроизводства будут находиться в формальном согласии друг с другом и с существующими законами. Но усовершенствование юридической техники подлога ни на миллиметр не приближает этот последний к истине.
Дело, однако, в том, что "чисто юридическая" экспертиза вовсе и не стремится к установлению истины, иначе она с самого начала должна была бы признать и заявить, что в политическом процессе столь исключительного значения юрист не может отвлечься от политических условий, из которых вырос процесс и в которых велось расследование -- конкретно говоря, от того тоталитарного гнета, которому в последнем счете одинаково подчинены и подсудимые, и свидетели, и судьи, и защитники, и даже прокуратура. Здесь гвоздь вопроса! В бесконтрольном и деспотическом режиме, сосредотачивающем в одних руках все средства экономического, политического, физического и морального принуждения, судебный процесс пере-стает быть судебным процессом. Дело идет о судебной инсценировке с заранее расписанными ролями. Подсудимые выво-дятся на сцену только после ряда репетиций, которые дают
режиссеру заранее полную уверенность в том, что они не выйдут из своих ролей, В этом смысле, как и во всех других, судебные процессы представляют собой только сгусток всего вообще политического режима в СССР. На всех собраниях все ораторы говорят одно и то же, равняясь по главному оратору, совершенно независимо от того, что сами они говорили вчера. В газетах все статьи комментируют одну и ту же директиву в одних и тех же выражениях. Ловя движения дирижерской палочки, историки, экономисты, даже статистики переделывают прошлое и настоящее, совершенно не считаясь с фактами, документами или с предпоследним изданием своей собственной книги. В детских садах и школах все дети в одних. и тех же словах славят Вышинского и проклинают подсудимых.
Никто не действует так по доброй воле, все насилуют себя. Монолитизм судебного процесса, в котором подсудимые наперебой повторяют формулу прокурора, является, таким образом, не исключением из правила, а лишь наиболее отвратительным выражением тоталитарно-инквизиционного режима. Перед нами не суд, а спектакль, в котором главные актеры играют свои роли под дулом револьвера. Спектакль может быть разыгран лучше или хуже; но это вопрос инквизиционной техники, а не правосудия. Фальшивая монета может быть сделана настолько грубо, что ее легко отличить уже по внешнему виду. Искусные фальшивомонетчики могут, наоборот, достигнуть высокого качества продукции. Плох бы был, однако, тот эксперт, который ограничился бы вопросом о внешней форме монеты, об ее чекане, не касаясь вопроса об ее удельном весе и других материальных свойствах. "Чисто юридическая" экспертиза московских процессов сводит по существу свою задачу к выяснению того, хорошо или плохо выполнен подлог. Такой подход к делу представляет уже сам по себе форму пособничества фальсификаторам.
Чтоб ярче осветить вопрос, поскольку он вообще может нуждаться в освещении, возьмем свежий пример из области государственного права. После захвата власти Гитлер, вопреки' всем ожиданиям, заявил, что вовсе не намерен изменять основные законы государства. Большинство людей забыло, вероятно, что в Германии и сегодня остается в неприкосновенности Веймарская конституция: только в этот юридический футляр Гитлер вложил содержание тоталитарной диктатуры. Представим себе эксперта, который, надев большие очки и вооружившись официальными документами, намерен изучить государственный строй Германии "с чисто юридической точки зрения". После нескольких часов умственного напряжения он откроет, что Германия Гитлера представляет собою чистейшей воды демократическую республику (всеобщее избирательное право, парламент дающий полномочия фюреру, независимость судебной
власти и пр. и пр.). Всякий здравомыслящий человек воскликнет, однако, что такого рода юридическая экспертиза является в лучшем случае проявлением "юридического кретинизма". Демократия основана на свободной борьбе классов, партий программ, идей. Если задушить эту борьбу, то от демократии останется мертвая шелуха, вполне пригодная для прикрытия фашистской диктатуры. Современное судопроизводство основано на борьбе обвинения и защиты, которая вводится в известные процессуальные рамки. Там, где состязание между сторонами задушено при помощи внесудебного насилия, процессуальные рамки, каковы бы они ни были, являются лишь прикрытием инквизиции. Действительное расследование московских процессов не может не быть всесторонним. Оно использует, разумеется, и -"стенографические" отчеты, но не как "вещи в себе", а как составную часть грандиозной исторической драмы, главные факторы которой остаются за кулисами судебного спектакля.
АВТОБИОГРАФИЯ
В своей обвинительной речи 22 января Вышинский говорил: "Троцкий и троцкисты всегда были капиталистической агентурой в рабочем движении". Вышинский разоблачал "лицо настоящего, подлинного троцкизма -- этого исконного врага рабочих и крестьян, исконного врага социализма, слуги капитализма". Он рисовал историю "троцкизма, потратившего тридцать с лишним лет своего существования на то, чтоб подготовить, в конце концов, свое окончательное превращение в штурмовой отряд фашизма, одно из отделений фашистской полиции".
В то время как иностранные публицисты ГПУ (из "Дейли Уоркер", "Нью Массес" и пр.) расходуют свою энергию на то, чтобы при помощи тонких догадок и исторических аналогий объяснить, каким образом революционный марксист мог на шестом десятке жизни превратиться в фашиста, Вышинский подходит к вопросу совершенно иначе: Троцкий всегда был агентом капитала и врагом рабочих и крестьян; тридцать с лишним лет он готовился к тому, чтоб превратиться в агента фашизма. Вышинский говорит то, что публицисты "Нью Массес" скажут лишь через некоторое время. Я предпочитаю поэтому иметь дело с Вышинским. Категорическим утверждениям прокуратуры СССР я противопоставлю столь же категорические факты своей автобиографии.
Вышинский ошибается, когда говорит о тридцати годах моей подготовки к фашизму. Факты, арифметика, хронология, как, впрочем, и логика, вообще не составляют сильной стороны этого обвинения.
Я позволю себе начать с некоторых автобиографических фактов, которые будут не лишними для оценки обвинений, тем более что основные черты моего жизненного пути типичны в той или другой степени для всего старшего поколения большевиков, из среды которого Сталин рекрутирует ныне своих главных обвиняемых.