Преторианец
Шрифт:
– Как говорил мой дед Могамчери, – пропыхтел Эдик, подхватывая четыре котла зараз, – «Помогай себе сам, и боги тебе помогут!»
– Это точно…
На палубе триремы Лобанова встретили хохотом. Легионеры надрывали животики, наблюдая за рабом, увешавшим себя надутыми мехами.
– Зачем ты их надул, дубина? – простонал Назика.
– Пригодится… – буркнул Лобанов.
– Ох уж эти варвары, – снисходительно заметил фламин, – все у них не как у людей!
– Рей поднять! – скомандовал губернатор.
Классиарии под чутким руководством Гармахиса потянули снасти, и рей, несущий главный парус, толчками полез на мачту.
– Парус распустить!
Широкое полотнище хлопнуло и выдулось, наполненное ветром. Заплескали волны, колотя в борта. И тут удар чудовищной силы сотряс корабль. Волны прямо по курсу расступились, хороня впереди идущую трирему «Пистрис», а в следующее мгновение ее бросило к небесам. Люди оцепенели. Исполинский столб призрачно-белесого газа взмыл к облакам, раскалывая воздух грохотом. Тут же, надрывая пораженное воображение, от моря к небу рвануло бледное пламя. Колоссальный огненный факел забил вверх с диким ревом. Словно сам Тифон, кошмарное порождение Геи, встал из волн, захлестал руками-змеями, издавая надсадный вой и пугая все живое.
Несчастный «Пистрис», объятый пламенем, рухнул в море, переворачиваясь и ломаясь пополам. Громадная волна ударила в борт «Майи», трирема легла на бок, шлепая по воде лопнувшим парусом. Людей с палубы смело, как крошки со стола.
Отфыркиваясь, Лобанов вынырнул и осмотрелся. Неподалеку плескался Гефестай с Искандером.
– Эдик где? – прокричал Сергей, пытаясь переорать грохочущий рев огня, бьющего из глубин.
– Здесь я! – завопил Чанба, поднимая руку. Эдик отплевывался, держась за ванты подломленной мачты.
– Ловите меха!
Гладиаторы разобрали надутые меха, и жить стало легче. Ветер доносил вопли утопающих. Лобанов чудом разобрал голосок Авидии Нигрины, молящий о спасении. Он поплыл на голос, держа мех под мышкой, мощно загребая свободной рукой.
– Авидия! – проорал он, поднимаясь из воды на манер дельфина. – Где ты?!
– Я здесь! – откликнулся слабенький голосочек.
Дочь консуляра и сенатора била руками и ногами, путаясь в тунике, то и дело погружаясь с головой и снова выныривая, округляя и без того огромные глаза. В глазах этих плескался ужас и отчаяние.
– Сергий!
– Здесь я, здесь! Не бойся! Хватайся за мех! Во!
Бережно поддерживая девушку, Сергей повернул к триреме. Бедный корабль с трудом вставал на киль. Гармахис, бешено работая топором, рубил треснувшую мачту, классиарии резали такелаж. Из трюма доносились крики таламитов, и только тогда до Сергея дошло, что клокочущий рев газа уже не слышен, факел погас. Море еще бурлило, рябое от пузырей, но рокот, сотрясавший тело, стихал.
– Берегись! – крикнул гортатор.
Затрещав, упала мачта, распуская, как щупальца, обрывки штагов и вант. Трирема выпрямилась, закачалась на волне. Крен все еще сохранялся, и довольно сильный, но эти мелочи уже не пугали экипаж, чудом уберегшийся от смерти.
Лобанов подплыл к накренившемуся борту и помог Авидии взобраться на клонящуюся палубу. Мокрая туника красиво облепила бедра девушки, а когда Авидия повернулась, протягивая руку своему спасителю, Сергей жадно вперился в шары грудей, видимые под мокрой тканью, словно сквозь мутноватое стекло. Даже цвет ареол различался, а розовые соски топорщили тунику, набухшие и отвердевшие от холодной воды. У Лобанова, правда, мелькнула мыслишка о чем-то ином… Тут-то он и заметил маленький серебряный крестик, висевший у Авидии на шее и прятавшийся между грудей.
– Ты христианка? – спросил он, выкарабкиваясь на палубу.
Девушка испуганно взглянула на него.
– Д-да… – ответила она с запинкой. – Только ты не говори никому!
– Ну что ты, лапочка! – сказал Сергей ласково.
Авидия на «лапочку» не обиделась, покраснела только.
– Руку! – заорал из воды ее отец, напоминающий в этот момент худого тюленя, смеху ради одетого в тунику.
Лобанов протянул правую руку Нигрину, левой хватаясь за релинги, и потащил бегемота из болота.
– Гефестай… – позвал он задушенно.
Подскочил сын Ярная, и они вдвоем выволокли на палубу своего хозяина. Конечно, про себя они это слово брали в кавычки, но реальность в кавычки не возьмешь…
– Что стоим?! – рявкнул Нигрин, бледный от пережитых страхов. – Воду за вас я буду откачивать?!
– Отец! – прозвенел голос Авидии. – Сергий меня спас!
Гай Нигрин тяжело засопел.
– Все в трюм, – сказал он тоном ниже, – к сентинакуле… [70]
Сотни человек так и недосчитались – видать, Нептун не удовлетворился барашком… Еще человек десять утопших таламитов Лобанов с Гефестаем повытаскивали из трюма, пока Эдик с Искандером качали скрипучую сентинакулу. «Пистрис» выгорел до самого киля, и свинцовые листы, набитые на обшивку, утянули останки корабля на беспокойное каспийское дно. Подобрав убавленный экипаж «Пистриса», триремы потихоньку двинулись к северу. «Майя» шла под косыми парусами на двух мачтах и отставала от более ходких судов. Пришлось садиться на весла, подгонять корабль.
70
Сентинакула – поршневой насос для откачки воды из трюма-сентины.
Париться гранитам пришлось недолго. Вскоре мутный горизонт прорезался темной полоской – это завиднелся полуостров Апшерон. Весь флот – и триремы, и либурны, и камары – сбились в кучу и подались в бухту, которую через века назовут Бакинской.
А пока что никакого Баку не было и в проекте. На берегу, примерно там, где в будущем воздвигнут Девичью башню, пластался римский поселочек Романа – большой лагерь, обнесенный частоколом и застроенный бараками. С давних пор в лагере стояли две-три когорты Двенадцатого Молниеносного легиона, а в бухте болталась эскадра либурнов и трирем – играть на нервах парфян.
За последние двести лет лагерь оброс канабом – поселком, где жили гражданские. Жались к лагерю местные албанцы и пришлые саки. Захаживали сюда и армянские купцы, спускались с гор аланы, прибредали даже сарматы. Ибериец Бакур сын Аникета завел в Романе лавку-таберну, армянин Вараздат держал харчевню, а сакская мадам Зарина открыла лупанарий.
Прибытие легионов Гая Нигрина взбаламутило сонное полубытие заброшенного гарнизона, пустая и тусклая жизнь вдруг заиграла красками, на прямых, грязных улочках канаба стало людно, в харчевне у Вараздата стояли очереди, а девочки мадам Зарины ишачили в три смены. Но тонус Романе подняли ненадолго. Гай Авидий Нигрин спешил в Рим, его ждали великие дела. И неделю спустя легионы покинули Роману. Путь их лежал на запад, к столице Албании Хабале, и дальше – по долине Куры, по Алазани, в земли царя Иберийского Фарасмана Квели, что означало «доблестный».