Превращение
Шрифт:
— Когда у него подобное настроение, я просто оставляю его одного, — Натан зевнул и побрел в свою спальню. Может, в этом была виновата нагота его торса, но когда он плавно скользил вперед, то двигался точно НЦэшный [2] вариант гамельнского крысолова[3].
Он открыл шкаф и вытащил футболку. «Серая, как и его глаза», — подумала я, наблюдая, как он натягивает ее через голову. Нет, мне не следовало бы помнить его глаза или другие части его тела в придачу.
За исключением его бьющегося сердца. Я могла найти некоторое утешение в том, что добавила еще
Я пыталась не думать о цене, которую заплачу за это.
— Натан, кто такой Нолен Гэлбрейт?
Он провел рукой по волосам, приглаживая пряди, которые растрепались из-за футболки:
— Это был я. На самом деле, надо сказать, это, должно быть, был я. Где ты услышала это имя?
— Оно стояло на факсе из «Движения». И Кир зовет тебя так, — я положила руки на бедра. — Он сказал, что не создавал тебя.
Криво улыбнувшись мне, Натан сел на край кровати:
— Зачем все эти вопросы?
Затем, что я только что продала свою жизнь за твою.
— Ты сказал мне, что твое имя Натан Грант, и ты сказал мне, что Кир твой создатель. Почему ты солгал?
— Я не лгал, — он залез в задний карман и достал свой бумажник. — Смотри.
Его водительские права, помимо того что на них была преступно хорошая фотография, подтверждали имя Натан Грант.
— Мне приходится изменять свою личность каждые двадцать лет, помнишь? Мне нравиться думать, что я могу дождаться сорока лет, прежде чем снова буду вынужден уехать, — он забрал свой бумажник и бросил его на столик.
Я с раздражением покачала головой:
— А как же Кир? Ты сказал, что в твоих венах течет та же кровь, что и в моих. Но он сказал, что не создавал тебя.
— Не создавал. Наша кровь связана, потом что тот вампир, который создал Кира, создал и меня, — Натан откашлялся, — обычно я не говорю об этом.
— Что ж, сделай исключение, — отрезала я и тут же пожалела об этом. — Прости. Я просто на самом деле устала, и это все еще сводит меня с ума. Когда-нибудь это станет не таким странным?
Он улыбнулся.
— Для меня не стало до сих пор. Может быть, тебе повезет, — он, должно быть, понял, что сказал это, не подумав, тогда же, когда и я, потому что неуютная тишина повисла между нами, пока мы оба старались не смотреть на кровать.
Натан потянулся и зевнул, чтобы избежать зрительного контакта.
— Эй, о том, что произошло ночью, когда мы…
— Забудь об этом, — быстро сказала я. И знала, что так и сделаю. Не было причины цепляться за воспоминания, когда завтра к этому часу мы будем врагами.
Мне показалось, что я увидела разочарование в его глазах, но он прогнал его неестественным смехом:
— Да, вероятно, это к лучшему. Нас просто захватило мгновенье, и все начало выходить из-под контроля.
— Точно, — согласилась я. — Это абсолютно неважно.
— Ну что ж. Думаю, мне надо порыться в страховых бумагах на магазин. Ты хочешь посмотреть телек или что-то еще?
— Нет, я на самом деле очень устала. — Взгляд скользнул по кровати: — Хочешь, я займу
Он ткнул в меня пальцем:
— Сегодня днем, Кэрри. Переходи на вампирское время. Но нет, я еще посижу немного и не хочу беспокоить тебя. Завтра мы лучше обдумаем, как нам устраиваться для сна.
— Завтра, — сказала я, внезапно окаменев.
С заботливым выражением на лице он потянулся и сжал мою руку:
— Ты в порядке?
— Да, все нормально, я просто устала, — это была не ложь. Но когда мы пожелали друг другу доброй ночи, и он оставил меня одну в спальне, я не смогла заснуть. Вместо этого оглядела комнату в поисках ручки и бумаги. На полу, между кроватью и стеной, я нашла альбом для рисования с чертежным карандашом, вставленным в пружинный переплет. Сойдет.
Я открыла обложку и замерла. На первой странице оказался неправдоподобно красивый, похожий на фотографию рисунок спящего ребенка. На полях четким мужским почерком, который резко контрастировал с искусными линиями картины, было написано: «Зигги, одиннадцать лет».
Переворачивая страницы, я обнаружила целый ряд похожих рисунков. На большинстве из них был изображен Зигги в разных стадиях своего взросления, спящий. Несмотря на то, что я мало знала Зигги, я поняла, что он бывал неподвижен достаточно долго, чтобы сделать набросок, только когда спал. Несколько портретов бодрствующего Зигги сопровождались фотографиями, прикрепленными к ним. Я перелиснула последнюю страницу, надеясь найти чистый лист. При виде последнего рисунка кровь застыла у меня в жилах.
Я как будто смотрела на фотографию той ночи, когда мы впервые встретились. Он, очевидно, нарисовал это по памяти, так как пальто, которое я надела тогда, было длиной до бедер, а не до колен, а мои волосы были забраны, а не завивались мягко вокруг плеч. Но это точно была я.
Я была польщена, но не могла перестать удивляться, какой извращенец тратит свое время, мечтая при луне о ком-то, кого он знает меньше двух недель.
Но, с другой стороны, какой извращенец продает свою свободу за жизнь того, кого знает меньше двух недель.
Задрожав, я вырвала страницу и сложила ее, чтобы засунуть в карман джинсов. «Что-то, чтобы вспоминать Натана», — оправдывалась я перед собой. Затем вырвала чистый лист и начала писать.
Первое письмо оказалось легче, чем я ожидала. Мое заявление об увольнении из больницы было простым, профессиональным, и поскольку было написано от руки карандашом на альбомном листе, возможно, оно окажется последним гвоздем в гробу моей медицинской карьеры.
Но это действительно не имело значения. Натан был прав. В конечном итоге, люди заметят, что я не старею. В отличие от Натана, я вряд ли когда-нибудь смогу дождаться сорокалетнего возраста. Судя по тому, как часто требовали мои документы при покупке пива, я едва ли могла дождаться двадцати одного. Мне пришлось бы заново заканчивать колледж и медицинскую школу каждые десять лет, чтобы просто оставаться врачом. Это было бы адом, только еще хуже.