Превращения
Шрифт:
– При Союзе… Нет, Игарка-Ленинград не годится. Давайте… Давайте Анадырь… Анадырь…
– …Норильск? – робко предложил Лёня. «Из Анадыря вообще не ходят поезда. Потому что там нет железной дороги», – вот, о чем он промолчал.
Но Викентий его не услышал.
– Анадырь… Москва! Любой зритель хотя бы раз в жизни ездил в Москву. И это правильно. Надо, чтобы было два полюса, понимаете? Полюс известности – это Москва. Ну а полюс, так сказать, безвестности – Анадырь… Есть возражения?
– Нет, – легко уступил Победоносцев.
– Ну и отлично. Мчится у
Сценарист хмуро оглянулся на Лёню. Тот уже успел прочесть первую страницу синопсиса и ему было интересно как именно озвучит ее Победоносцев. Лёня поощрительно кивнул: дескать, продолжайте, хе-хе.
Сценарист начал блеклым голосом десятиклассника, пересказывающего у доски сюжет салтыков-щедринской «Истории одного города».
– Едет поезд. Ночь, мгла, вьюга… Сибирь… Тайга. Грандиозная река. Через реку – мост. Поезд въезжает на мост. Подозрительный дедок входит в вагон из тамбура. Крупный план на сцепку между вагонами. Она искрит… – с этими словами заискрили и глаза Победоносцева. – Зритель чувствует: дело неладно… И вдруг – удар! Еще удар! Проводница с пустыми стаканами из-под чая летит вверх тормашками! В седьмом купе друзья догуливали свадьбу – и к потолку взмывает бутылка водки! Шпроты! Крики «бля»!
– Бля не надо, – скучно вставил Викентий.
– Ну, я образно… Итак, шпроты! Все кричат! Тот самый дедок, который секунду назад пришел из тамбура, падает и бьется виском о ручку шестого купе! Дверь от удара распахивается! Зритель видит парочку под простыней! Они занимаются любовью! Но их лиц камера не показывает – в этом интрига на первый сезон! Еще удар! Треск! Скрежет! Переход кадра – и зритель в ужасе видит, как вагон оторвался от состава и сошел с рельс! Вагон влетает в ажурный переплет стальных конструкций моста! Чудом вписывается между ними, трется боками, снова брызжут искры… И вот вагон уже летит над черной водой реки. Удар! И темнота.
Победоносцев, которого еще секунду назад несло неудержимо, вдруг умолк, озирая свою немногочисленную аудиторию.
Викентий старательно хмурился, изображая осмысление.
– Слушай, Лёня, ты помнишь как «Лост» начинается? – неожиданно спросил он.
– Пляж, обломки самолета… Все ходят…
– Неправильно. «Лост» начинается с того, что главный герой, хирург Джек, открывает глаза. А потом бежит через джунгли. Вот так начинается «Лост». А кадры крушения самолета там вообще идут на двадцатой минуте, флэшбэком. Чувствуете? – спросил он у сценариста.
– Дать крушение вагона флэшбэком? – Победоносцев равнодушно пожал плечами.
– Да я не знаю! Я размышляю! Вы же драматург, вот вы мне скажите: как лучше?
– В этом моменте… лучше не повторять «Лост»… буквально, – Победоносцев тщательно подбирал слова. – Нашему зрителю нужна яркая, мощная затравка. С первых же секунд. Если мы в начале покажем как Андрей открывает глаза посреди заснеженного острова и бежит куда-то через ельник… Зритель подумает, что мы клонировали не «Лост», а «Вечный зов» или какой-нибудь «Побег из зоны», не к ночи будь помянут… И сразу же переключится на другой канал.
– Убедительно… – Викентий кивнул. – Убедительно. – Кивнул еще раз. – Значит здесь без флэшбэка. Ну хорошо… Что там дальше? Летит наш вагончик, летит – и прилетает на остров… Погодите! Но это же тонкое место! На сколько там вагон может отлететь от моста? На километр? Так это несерьезно… Его сразу найдут!
– Ну разумеется, – Победоносцев самодовольно улыбнулся. – Но у нас вагон не прилетает на остров, а… приплывает! В этом наше ноу-хау! Вагон-то – это своего рода лодка. Он имеет положительную плавучесть, согласны?
Леня сильно сомневался в «положительной плавучести» вагона, а особенно в его герметичности. Но раз начальник не спорил, то и ему было не с руки.
– Конечно, совсем далеко он не уплывет, – продолжал Победоносцев, – но километров сорок-пятьдесят мы ему дадим… Ну а учитывая, что река имеет много рукавов, на ней много островов… Кругом на сотни километров ни души… Наш вагон легко потеряется на просторах Сибири! Итого, дано: остров, вагон на отмели, повсюду ползают очумевшие пассажиры…
– Вот, пассажиры! – оживился Викентий. – Люди! Кино ведь не ради эффектов снимается, верно, Лёня? Кино делают люди про людей и для людей. А люди это характеры, образы, судьбы… Давайте о них поговорим, прямо по списку. Вот Джек, добрый доктор Айболит. Как, вы говорите, его у нас зовут? Андрей?
– Именно так, – подтвердил сценарист. – Андрей Аблов.
– А почему, кстати, Андрей?
«И тем более почему Аблов? – подумал Лёня. – Что это за кошмар – Аблов?»
– Почему Андрей? Потому что это положительное русское имя с богатыми традициями. И притом – с аристократическим характером. – Победоносцев сообщил эту информацию с вкрадчивостью, свойственной профессиональным сэйлсменам. Не хватало только вывода: «Покупая имя „Андрей“, вы покупаете высшие порывы русской души!»
Но Викентия не проняло.
– Уверены? – С гэбистским прищуром осведомился он. – Есть мнение, что современный зритель устал от всей этой белогвардейщины. Он у вас там, небось, еще и на гитаре бренчать будет, «Белой акации гроздья душистые…» Нет?
– Гитара это опция, – ушел от ответа Победоносцев. – Легко добавить, легко убрать. То же и репертуар. Сами понимаете, зависеть будет от привходящих обстоятельств. Если ваши из отдела лицензирования договорятся с Расторгуевым это одно, а если с Максимом, который баба…
– Сами понимаем, вот именно. Выводы: давайте его не Андрей зовут, а Сережа. Сергей.
– Сергей в сценарии уже есть. Сергей Шаргунский.
– Он кто? В смысле «Лоста».
– Английский этот типчик, рок-музыкант.
– Чарли, – Викентий наставительно выставил палец. – Чарли Пэйс. Он у вас тоже наркоман? И музыкант?
– Музыкант, кларнетист. Не наркоман.
– Не наркоман… – Викентий покачал головой. – Ну а как же бремя страстей человеческих? Вы вообще поняли, как «Лост» устроен? О чем он? Это паноптикум, – сообщил Викентий с явным наслаждением, – это анатомический театр людских грехов и пороков!