Прежде чем их повесят
Шрифт:
«Говорят, здесь самые мощные защитные укрепления в мире. Не придется ли нам скоро проверить это хвастливое заявление на деле, хотел бы я знать?»
— Наставник Глокта? — Харкер откашлялся. — Лорд-губернатор и его совет ждут вас.
— Ничего, пусть подождут еще немного. Мне не терпится выяснить, каких успехов вы добились в расследовании исчезновения вашего наставника Давуста.
«Ведь будет весьма прискорбно, если нового наставника постигнет та же участь».
Харкер нахмурился.
— Э-э… определенные
— Поразительно.
— Поверьте мне, именно так. В ту ночь, когда наставник исчез, в его покоях находись трое слуг-дагосканцев. Я допросил их.
— И что же вы обнаружили?
— Пока ничего, к несчастью. Они исключительно упрямы.
— Так давайте допросим их вместе.
— Вместе? — Харкер облизнул губы. — Меня не известили, наставник, что вы захотите лично провести допрос.
— Считайте, что вас известил я.
«Вообще-то здесь, в толще скалы, могло бы быть и прохладнее».
Однако здесь стояла та же жара, что и снаружи, на пропеченных солнцем улицах, без малейшего дуновения милосердного ветерка. В коридоре было тихо, безжизненно и душно, как в склепе. Факел Витари отбрасывал по углам пляшущие тени, но за спинами идущих тут же вновь смыкалась темнота.
Харкер помедлил перед окованной железом дверью, утирая с лица крупные капли пота.
— Только я должен предупредить вас, наставник, что нам пришлось обойтись с ними довольно… жестко. Твердая рука — наилучшее средство, вы понимаете.
— О, я и сам бываю довольно жестким, когда ситуация того требует. Меня не так-то легко шокировать.
— Отлично, отлично.
Ключ повернулся в замке, дверь распахнулась, и в коридор выплыла волна отвратительного запаха.
«Вонь, как от переполненной выгребной ямы и кучи гниющих отбросов разом».
Открывшаяся за порогом камера была крошечной, без окон, потолок такой низкий, что едва возможно выпрямиться во весь рост. Жара подавляла, зловоние внушало омерзение. Глокте вспомнилась другая камера — еще дальше к югу отсюда, в Шаффе. Глубоко под императорским дворцом.
«Камера, где я два года задыхался в собственных нечистотах, скулил в темноту и царапал стены ногтями».
Его глаз задергался, и Глокта заботливо потер его указательным пальцем.
Один из узников лежал лицом к стене, вытянувшись, его кожа была черной от кровоподтеков, обе нот сломаны. Другой свисал с потолка, привязанный за запястья — колени едва касаются пола, голова бессильно свесилась, спина исхлестана до сырого мяса. Витари наклонилась над первым и потыкала его пальцем.
— Мертв, — констатировала она. Потом подошла ко второму. — Этот тоже. Умерли довольно давно.
Колеблющийся свет упал на третьего узника — точнее, узницу. Она была еще жива.
«Едва жива».
Руки и ноги скованы цепями, лицо осунулось от голода, губы потрескались от жажды; она прижимала к себе какие-то грязные окровавленные тряпки. Ее пятки скребли по полу, когда она попыталась забиться еще дальше в угол, слабо лопоча что-то по-кантийски и заслоняясь рукой от света.
«Это я помню. Единственное, что еще хуже темноты, это когда появляется свет. Свет всегда означает допрос».
Глокта нахмурился и перевел взгляд своих судорожно подергивавшихся глаз с двух изувеченных трупов на съежившуюся в углу девочку. Голова кружилась от напряжения, жары и вони.
— Ну что же, здесь очень уютно. И что они вам сказали? Харкер прикрыл ладонью нос и рот и неохотно вступил в камеру. За его плечом маячила огромная фигура Инея.
— Пока ничего, но я…
— От этих двоих вы уже ничего не добьетесь, это точно. Надеюсь, они подписали признание?
— Э-э… не совсем. Наставник Давуст не особенно интересовался признаниями коричневых. Мы просто, вы понимаете…
— И вы не смогли позаботиться даже о том, чтобы они оставались живы, пока не сознаются?
Харкер сердито насупился.
«Как ребенок, несправедливо наказанный школьным учителем».
— У нас осталась девчонка, — резко ответил он.
Глокта посмотрел на нее сверху вниз, посасывая языком то место, где у него когда-то были передние зубы.
«Ни метода. Ни цели. Жестокость ради жестокости. Наверное, меня бы стошнило, если бы я сегодня что-нибудь ел».
— Сколько ей лет?
— Наверное, около четырнадцати, наставник, но я не понимаю, какое это имеет значение.
— Значение, инквизитор Харкер, такое, что четырнадцатилетние девчонки редко устраивают заговоры.
— Я полагал, что лучше подойти к делу досконально.
— Досконально? Вы хотя бы задали им какие-либо вопросы?
— Ну, я…
Трость Глокты хлестнула Харкера по лицу. Резкое движение отозвалось острой болью в боку, хромая нога подвернулась, и Глокта был вынужден ухватиться за руку Инея, чтобы не упасть. Инквизитор взвыл от боли и неожиданности, врезался в стену и сполз на загаженный пол.
— Вы не инквизитор, — прошипел Глокта, — вы, мать вашу, просто мясник! Посмотрите, в каком состоянии камера! И вы угробили двоих свидетелей! Какая от них теперь польза, идиот? — Глокта наклонился вперед. — Или, может быть, таково и было ваше намерение? Может быть, Давуст убит завистливым подчиненным? Мелкой сошкой, которая потом заткнула рот свидетелям, а, Харкер? Может быть, мне стоит начать расследование с самой инквизиции?
Харкер попытался подняться на ноги, но на него надвинулся практик Иней, и он снова съежился по полу у стены. Из носа у него закапала кровь.