Прежде чем их повесят
Шрифт:
— Такая сила, и все лишь для того, чтобы захватить Дагоску?
— Больше того — император выстроил флот. Сотню больших кораблей.
— Гурки не моряки. Над морями властвует Союз.
— Мир меняется, и ты либо изменишься вместе с ним, либо будешь сметен с лица земли. Эта война не будет похожа на предыдущую. Кхалюль посылает своих собственных солдат, армию, которую готовил много лет. Ворота великого храма-крепости Саркант — там, высоко в бесплодных горах — открылись. Я видел это. Выступает сам Мамун, трижды благословенный и трижды проклятый, плод пустыни, первый ученик Кхалюля. Они вместе нарушили второй закон, вместе поедали человеческую плоть. За ним идет Тысяча Слов — все
«И так далее, и тому подобное. Жаль. Вначале он показался мне на удивление здравомыслящим для мага».
— Ты хотел дать мне сведения? Тогда оставь свои сказки и скажи, что случилось с Давустом.
— Здесь был едок. Я чую его запах. Обитатель теней, чья единственная цель — уничтожать тех, кто противостоит пророку.
«И меня в первую очередь?»
— Твой предшественник не покидал этих покоев. Едок забрал его, чтобы обезопасить изменника, работающего внутри города.
«Вот! Теперь мы говорим на моем языке».
— Кто этот изменник? — Голос Глокты звучал нетерпеливо, пронзительно и резко даже для его собственного уха.
— Я не прорицатель, калека, и даже если бы я мог дать тебе ответ, разве ты бы мне поверил? Каждый должен учиться со своей скоростью.
— Ба! — раздраженно воскликнул Глокта. — Ты прямо как Байяз. Вы говорите, говорите, говорите, и в конце концов оказывается, что вы не сказали ничего! Едоки? Все это чушь, старые басни!
— Басни? Разве Байяз не брал тебя с собой в Дом Делателя?
Глокта сглотнул, крепко вцепившись дрожащей рукой во влажный камень подоконника.
— Ты все еще не веришь мне? Ты медленно учишься, калека. Разве я не видел, как стекаются к Сарканту рабы из всех стран, завоеванных гурками? Разве я не видел, как их бесчисленные колонны загоняют в горы? Все для того, чтобы кормить Кхалюля и его учеников, чтобы все больше и больше увеличивать их могущество! Преступление против Бога! Нарушение второго закона, начертанного огненными буквами рукой самого Эуса! Ты не веришь мне, и, возможно, с твоей стороны мудро не верить мне. Но с первым светом ты увидишь, что гурки здесь. Ты насчитаешь пять штандартов и поймешь, что я сказал правду.
— Кто предатель? — прошипел Глокта. — Ответь, негодяй, хватит загадок!
Тишина. Шум дождя, журчание воды, шелест ветра в занавесях возле окна. Разряд молнии осветил каждый уголок в комнате. Ковер был пуст. Юлвей исчез.
Воинство гурков медленно продвигалось вперед пятью огромными колоннами — две впереди, три с тыла, — перекрывая весь перешеек от моря до моря. Они двигались согласованно, не нарушая четкого строя, под гулкое буханье огромных барабанов, шеренга за шеренгой, и звук их одновременно опускающихся сапог был подобен далекому грому в прошедшую ночь. Солнце уже успело слизать все следы прошедшего дождя и теперь сверкало зеркальным блеском на тысячах шлемов, тысячах щитов, тысячах мечей, на сияющих наконечниках стрел и панцирях. Целый лес блестящих копий неуклонно продвигался вперед — безжалостный, неутомимый, неодолимый прилив людского моря.
Солдаты Союза были расставлены цепочкой по верху городской стены. Они сидели на корточках за парапетом, сжимая свои арбалеты и нервно поглядывая на надвигающееся войско. Глокта чувствовал их страх.
«И кто может их винить? На каждого уже сейчас приходится по десять гурков».
Здесь, наверху, на ветру, не
— Пришли, значит, — проговорил Никомо Коска, с широкой улыбкой глядя на открывающееся перед ним зрелище. Он один не выказывал никакого страха.
«У него либо очень крепкие нервы, либо очень слабое воображение. Такое впечатление, что ему все равно — бездельничать в притоне или ожидать смерти».
Коска поставил одну ногу на парапет, в его руке болталась полупустая бутылка. На бой наемник оделся почти так же, как на пьянку: те же расползающиеся сапоги, те же протертые штаны. Единственной уступкой, которую он сделал для поля брани, была черная кираса, спереди и сзади украшенная травленым золотым орнаментом. Кираса тоже знавала лучшие дни — эмаль облезла, заклепки покрылись ржавчиной.
«Однако когда-то это было настоящее произведение искусства».
— Отличные у вас доспехи, как я погляжу.
— Какие? А, это… — Коска глянул на свою кирасу. — Ну, возможно, в свое время так и было, но за годы они сильно поизносились. Слишком часто мокли под дождем. Это дар великой герцогини Сефелины Осприйской в награду за победу над армией Сипани в пятимесячной войне. Был преподнесен вкупе с заверениями в вечной дружбе.
— Хорошо, когда у тебя есть друзья.
— Да не особенно. В ту же самую ночь она подослала ко мне убийц. Мои победы сделали меня слишком популярным среди ее подданных. Сефелина побоялась, что я попытаюсь захватить власть. Мне подсыпали яд в вино. — Коска надолго приложился к бутылке. — Моя любовница погибла, а мне пришлось бежать, не взяв с собой почти ничего, кроме этой чертовой кирасы, и наниматься на работу к принцу Сипани. Старый негодяй платил мне вдвое меньше, но я смог повести его армию против герцогини и увидеть, как отравили ее саму. — Он нахмурился. — Лицо у нее стало голубым. Ярко-голубым, представляете?.. Никогда не стремитесь к особой популярности, мой вам совет.
Глокта хмыкнул.
— Чрезмерная популярность едва ли является самой насущной из моих забот.
Виссбрук громко откашлялся, недовольный тем, что на него не обращают внимания. Он указал на бесконечные ряды войск, марширующие вдоль перешейка:
— Наставник, гурки приближаются.
«Правда? А я и не заметил!»
— Даете ли вы мне разрешение затопить ров?
«Ах да, ну как же, это миг твоей славы».
— Хорошо, начинайте.
С чрезвычайно важным видом Виссбрук прошагал к парапету. Он медленно поднял руку и театральным жестом рубанул ею по воздуху. Где-то внизу, вне поля зрения, щелкнули бичи, и десятки мулов налегли на веревки. До верха стены донесся жалобный визг дерева под большим давлением, затем скрип и треск, когда подались заплоты, и, наконец, грозный грохот — огромная масса соленой воды прорвалась с обоих концов и хлынула в глубокий ров, взбивая белую пену. Два потока встретились прямо под ними, взметнув сверкающий фонтан до самых зубцов стены и даже выше. Еще минута — и эта новоявленная полоска моря успокоилась. Ров стал проливом, город превратился в остров.
— Ров затоплен! — провозгласил генерал Виссбрук.
— Да, действительно, — отозвался Глокта. — Мои поздравления.
«Будем надеяться, что среди гурков нет хороших пловцов. Из кого выбрать, у них определенно хватает».
Посреди топочущей массы солдат покачивались пять высоких шестов с поблескивающими на них гуркскими эмблемами из чистого золота.
«В память о битвах, в которых они сражались и победили».
Штандарты пяти легионов, сверкающие на безжалостном солнце.
«Пять легионов. В точности как говорил старик. Тогда, значит, надо ждать кораблей?»