Прежде чем их повесят
Шрифт:
— Вы взяли его?
— Ну конечно. Сразу же, как только он вышел из зала для аудиенций.
Хватка Витари ослабела, и Глокта стряхнул ее руку. Хромая, он двинулся по направлению к камерам.
— Почему бы вам не пойти с нами? — бросил он через плечо, испытывая желание потереть то место на предплечье, которое отпустила Витари. — Вы сможете включить это в ваш новый отчет Сульту.
В сидячем положении Шаббед аль-Излик Бураи выглядел уже не так величественно. Тем более что сидел он на исцарапанном, грязном стуле в одной из тесных и душных камер под Цитаделью.
— Ну вот, так-то
Излик презрительно улыбнулся и отвел взгляд в сторону, словно говорить с Глоктой было ниже его достоинства.
«Прямо-таки богач, которому надоедают уличные нищие. Однако скоро мы избавим его от этой иллюзии».
— Мы знаем, что в городе затаился предатель. В самом правящем совете. Вероятнее всего, это один из тех троих высокопоставленных лиц, которым вы только что предъявили ваш маленький ультиматум. Вы скажете мне, кто это.
Молчание.
— Я великодушен, — провозгласил Глокта, изящно взмахнув рукой, как это делал сам посланник всего лишь несколько коротких минут назад, — но мое великодушие имеет пределы. Говорите.
— Я явился сюда под флагом парламентера, с миссией от самого императора! Нападение на безоружного эмиссара — прямое нарушение военных законов!
— Флаг парламентера? Военные законы?
Глокта засмеялся. Секутор засмеялся. Витари засмеялась. Иней хранил молчание.
— Разве они все еще имеют значение? Оставьте эту чепуху для детишек вроде Виссбрука, взрослые люди в такие игры не играют. Кто предатель?
— Мне жаль тебя, калека! Когда город падет…
«Пожалей лучше себя. Тебе это не помешает».
Кулак Инея почти беззвучно врезался в живот посланника. Глаза Излика вылезли из орбит, рот раскрылся. Он сипло кашлянул — этот звук напоминал сухую рвоту, — попытался вдохнуть и закашлялся снова.
— Странно, не правда ли? — размышлял вслух Глокта, наблюдая за тем, как посол пытается глотнуть воздуха. — И крупные, и мелкие, и тощие, и толстые, и умные, и глупые — все одинаково реагируют на удар в брюхо. Минуту назад ты считал себя самым могущественным человеком в мире, а сейчас не можешь вздохнуть самостоятельно. Некоторые виды власти — всего лишь самообман. Меня научили этому ваши люди там, в подземельях императорского дворца. Там не действовали никакие военные законы, уверяю вас! Вы ведь знаете про некую схватку, некий мост и некоего молодого офицера? Значит, вам известно, что я уже бывал на том самом месте, где вы сейчас находитесь. Однако есть одно различие. Я был бессилен — а вы можете избавиться от неприятных ощущений в любой момент. Вам стоит только сказать, кто предатель, и все тут же закончится.
Излик уже снова обрел способность дышать.
«Но добрая половина его высокомерия ушла безвозвратно. Оно и к лучшему».
— Я ничего не знаю ни о каком предателе!
— Да неужели? Ваш император послал вас вести переговоры, не снабдив всеми фактами? Маловероятно. Но если это действительно так, то в таком случае вы мне вообще не нужны.
Излик сглотнул.
— Я ничего не знаю ни о каком предателе.
— Посмотрим.
Большой белый кулак Инея впечатался посланнику в лицо. Тот покачнулся и
— Это очень больно, — сказал Глокта, — но боль можно перетерпеть, если знаешь, что она не продлится долго. Если ей положен срок, скажем, до заката. Чтобы по-настоящему сломить человека, необходимо пригрозить ему, что он чего-то лишится безвозвратно. Так изувечить, чтобы исцеление было невозможно. Уж я-то знаю.
— А-а! — завопил посланник и заметался на стуле.
Секутор обтер нож о плечо его белого одеяния и швырнул на стол ухо Излика. Оно лежало на деревянной столешнице — одинокий окровавленный полукруглый кусок плоти. Глокта посмотрел на него.
«В точно такой же душной камере на протяжении долгих месяцев слуги императора превращали меня в отвратительного калеку, пародию на человека. Я надеялся, что если проделать то же самое с одним из них, если вырезать из него свое мщение, по фунту его плоти за каждый фунт моей, то можно будет почувствовать хотя бы тень удовлетворения. Однако я не чувствую ничего. Ничего, кроме собственной боли».
Он вытянул вперед больную ногу, ощутил щелчок в колене, сморщился и со свистом втянул воздух сквозь беззубые десны.
«Тогда зачем я это делаю?»
Глокта вздохнул.
— Следующим будет большой палец ноги. Потом палец на руке, потом глаз, кисть руки, нос — и так далее, понимаете? У нас еще целый час до того, как вас хватятся, а работаем мы быстро. — Глокта кивнул на отрезанное ухо. — К закату здесь будет груда вашего мяса по щиколотку высотой. Если потребуется, я буду кромсать вас, пока от вас не останется ничего, кроме языка и мешка кишок. Но я узнаю, кто предатель, это я вам обещаю. Ну как? Вы по-прежнему ничего не знаете?
Посланник глядел на него, тяжело дыша. Темная кровь струйкой бежала из его великолепного носа, стекала по подбородку, капала с челюсти.
«Лишился дара речи от шока или обдумывает следующий ход? Не имеет значения».
— Ладно, мне это начинает надоедать. Начни с его рук, Иней.
Альбинос схватил пленника за запястье.
— Подождите! — взвыл посланник. — Ради бога, подождите! Это Вюрмс! Корстен дан Вюрмс, сын самого губернатора!
«Вюрмс. Слишком очевидно. Впрочем, самые очевидные ответы обычно оказываются верными. Этот маленький негодяй родного отца продаст, если найдет покупателя…»
— И эта женщина — Эйдер!
Глокта нахмурился.
— Эйдер? Вы уверены?
— Она все и придумала! Все, от начала до конца!
Глокта облизал свои голые десны. Вкус был кислый. «Что это, ужасное разочарование или ужасное ощущение, что я понимал все с самого начала? Она была единственной, у кого хватило бы мозгов, или смелости, или возможностей для измены. Жаль… Но ведь нам отлично известно, что нет смысла надеяться на счастливый конец».
— Эйдер и Вюрмс, — пробормотал Глокта. — Вюрмс и Эйдер. Наша маленькая мерзкая загадка почти разгадана.