Прежде чем сдохнуть
Шрифт:
Полей и тополей рядом с пансионом не оказалось, зато из окна был виден щербатый асфальт, давно не стриженые акации и обложенная битым кирпичом клумба, на которой пробивалась какая-то нежная зелень с малиновыми прожилками. Издалека сладко тянуло хвоей и навозом. Как оказалось, в километре был коровник. Но зато в ста метрах от пансиона – озерцо с низкими заболоченными берегами и деревянным мостком.
Снисходить до общения с пансионерами мне не хотелось еще и потому, что пансион был из недорогих, и я не могла рассчитывать встретить здесь людей своего круга. Я же привыкла вращаться среди публики идейной, креативной, творческой и безбашенной – все-таки бывший журналист
Впрочем, как выяснилось позже, я совершенно напрасно опасалась, что я одна такая умная среди бедных. Оказалось, что большая часть проживающих в пансионе – это те, про которых я или читала, или слышала от знакомых – то есть люди моего круга, которые точно так же не рассчитывали, что доживут до старости и безоглядно транжирили бабло в молодости, надеясь, что если они и дотянут до 60, то дензнаки в этом возрасте будут браться откуда-то сами собой. Другими словами, они тоже ничего не скопили на старость. Выяснила я это уже через пару дней жизни в казенном доме, и это реабилитировало мою самооценку.
К ужину (19.00 по расписанию) я вышла холодна и бесстрастна. Я надеялась, что всем так же наплевать на меня, как мне на всех. Навстречу мне девица в бесстыжем белом халатике прокатила тележку с тарелками. «Я бы тоже хотела получать ужин в номер», – остановила я ее. «Но вы же пока ходите?!» – смерила она меня взглядом. Я не стала отвечать на это хамство. «Пока», так «пока», в столовую, так в столовую.
Я напрасно надеялась, что всем на меня наплевать. Какая-то женщина, очевидно из местного начальства, решила меня представить публике. Прямо как новую ученицу классу. Она быстро высмотрела в зале мое (незнакомое ей) лицо, довольно чувствительно схватила за руку и закричала в зал: «Господа! Обратите внимание! У нас новое поступление – Софья Аркадьевна Булгакова, 1979 года рождения, известный журналист, которая, как сказал нам ее сын, мечтает написать роман!» По залу пронесся смешок, который я отнесла на счет манеры говорить этой шумной девки. Я всегда знала, что у нынешней молодежи нет чувства языка, но, что у нее нет и чувства такта, впервые так сильно бросилось мне в глаза.
— Может, ты еще и мою медицинскую карту зачитаешь? – тихо, но вполне злобно прошипела я.
— Вы, кстати, еще не сдали вашу медицинскую карту в нашу медсанчасть! – ответила работница пансиона. – Ну ничего, сдадите завтра. Берите же ваш ужин, пойдемте, я волью вас в коллектив.
Жрать в компании этой девицы мне совершенно не хотелось, но я зачем-то потащилась за нею со своим подносом.
— Сейчас я подсажу вас к нашей знаменитой Алле Максимовой! — прочавкала девка, уже успевшая что-то засунуть в рот. – Она у нас в пансионе первая писательница.
Первая писательница, согнувшись над тарелкой, как коктейльная
— Так ты, Сонечка, тоже пишешь? – сверкая фарфоровыми зубами, спросила она.
На эту оскорбительную «Сонечку» надо было срочно ответить не меньшим оскорблением.
— Да, котик! – улыбнулась я в ответ так широко, чтобы все увидели, что у меня-то, в отличие от некоторых, пока вполне прилично сохранились собственные зубы. Пусть и прокуренные до желтизны, но свои.
— Алла у нас – самый тиражный писатель в пансионе, – гордо сказала девка, функция которой в этом заведении по–прежнему оставалась мне неясной. – Ее рассказы чаще всего распечатывают другие члены комьюнити. Она так увлекательно пишет, что наши мужчины решили сделать ей личный сайт, чтобы и другие люди могли скачать ее романы! – продолжала услужливо обсирать Максимову девка. – И мы это очень поддерживаем.
Если вы сможете писать так же интересно, то, наверное, они и вам сделают сайт.
Тут я не выдержала и сардонически расхохоталась.
— Вообще-то, я профессиональный работник СМИ, – фыркнула я, все еще продолжая ржать. – И, надеюсь, напишу что-то представляющее большую литературную ценность, чем старческий лытдыбр, интересный лишь пансионерам.
По лицам сотрапезников я поняла, что сморозила что-то очень опасное.
Насколько опасное, я поняла лишь позже. Как выяснилось, я тут не одна такая, кто знает буквы и умеет писать. ВСЕ, практически все (!!!) жители пансиона мечтали написать Роман. И многие даже что-то там писали. В богадельне даже издавался собственный «Литературный альманах». Вот хрень! Я ожидала от этого Богом забытого места всего, чего угодно, но только не этого.
— Вот когда моя мама еще в этом пансионе работала, – трепала своим бескостным язычком девка–сотрудница, – все бабульки к старости тянулись к земле. Вы не представляете, что тут творилось! Каждая бабка – у другой уже и сил нет, чтобы ходить – требовала себе личную грядку. И, как заведенная, копалась в ней. Прямо какой-то инстинкт, мания какая-то. Мне рассказывали, что раньше это у всех старушек такое хобби было. Говорят, даже когда картошку было дешевле купить в магазинах, бабки все равно ползли на эти грядки и втыкали в землю картофелины. И умирали на этих грядках. В мое детство тут все было чем-то засажено, и мама даже не знала, куда этот чертов урожай девать. А теперь вот все по–другому. Все пишут. Все пишут!
Хотя, чего же тут удивительного? Прежние старухи всю жизнь копались в земле, работали руками и под старость не могли остановиться, а нынешние ста…, то есть дамы элегантного возраста, всю жизнь просидели в офисах, давя на клавиши. И тоже не могут остановиться. Прогресс! Но мы поощряем! Мы это с удовольствием поддерживаем. Потому что работа с информацией очень полезна для увядающего мозга…
На пассаже про увядающий мозг мое сознание отключилось…
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Утром, когда я проснулась, никакого Романа писать уже не хотелось. Хотелось проявить хоть какое-то креативное разнообразие и умереть на грядке, как умирали наши предки, а не за ноутбуком, как тупые современные старушки. Об этом я и по–спешила сообщить в своем ЖЖ и на Facebook’e. После этого я удалила из компьютера все те гениальные идеи, которые складировала в нем всю жизнь в надежде, что когда-нибудь одна из них разовьется в шедевр, про который скажут: «Да за это Нобелевки мало, чтоб такое выдумать!»