Прежде, чем умереть

Мичурин Артём Александрович

— Так лучше. Ладно-ладно, я всё понял.

— Безмерно рад. А теперь зафиксируйся на месте и постарайся не думать о высоком.

Вернувшись, я застал Павлова рассовывающим набитые, промаркированные и снабжённые язычками для быстрого извлечения магазины по разгрузке и подтягивающим регулировочные ремни в зависимости от распределённого веса. Вероятно, если оставить его в одиночестве на неопределённое время, он сумеет достичь идеала в подгонке всего снаряжения, а чихнув, найдёт впоследствии лекарство от рака.

— Порядок? — поинтересовался лейтенант, заметив меня, и как всегда радушно

улыбнулся.

— Прощу прощения, нас прервали, — сел я напротив, рассчитывая продолжить познавательную беседу. — Так ты говорил, что не застал первых диверсантов.

— Угу.

— Что с ними произошло? Не на волю же их отпустили.

Павлов вздохнул, и я приготовился окунуться в тайну, как вдруг чей-то зычный голос объявил двухминутную готовность.

Глава 2

Над тем, что есть смерть, я впервые задумался годам к шести. До того, как ни странно, перевод живых организмов в состояние вечного покоя воспринимался мною примерно так же, как разборка на составные части занятного механизма, с той лишь разницей, что, будучи собранной обратно, крыса или ворона не возвращалась к нормальному процессу функционирования, а превращалась просто в несколько шматов гниющей плоти. Это меня расстраивало, и я пробовал снова, и снова, и снова, но результат всегда был плачевен. Однажды Валет застал меня за очередным изысканием и в свойственной себе манере объяснил, что «нечего х**нёй страдать» и «мёртвого не починишь». Я пытался спорить, приводил неопровержимые доводы в пользу своей теории — демонстрировал, как аккуратно я разделил организм подопытного на составные части, что комплектация в порядке и ничего не утеряно — но Валет был непреклонен. «Запомни, сопляк», — говорил он, попирая грязным сапогом мой научный проект, — «всё, что сделано из мяса, обречено умереть». «Но почему?!» — вопрошал я, чуть не плача. «Потому, что жизнь — говно, а природа милосердна».

Муром отмучился, милосердие накрыло город с головой и утопило. Когда врата отворились, и тёмные нити идущих след в след автоматчиков растеклись, прилипая к стенам его домов, когда боевые машины, харкая дизельной гарью, поползли по его улицам и площадям, когда громадные закованные в броню монстры попрали тяжёлой поступью стриженный газон возле муромской управы... Я... Не знаю, как передать это словами. Что-то зашевелилось в груди, и слёзы навернулись на глаза. Жгучие, солёные слёзы счастья. Триста шестьдесят золотых!!! Вашу ж мать! Мы сделали это! Я с трудом сдерживал эмоции, хотелось подбежать к каждому скорчившемуся облеванному, обгаженному трупу и расцеловать его! Триста шестьдесят золотых!!! Жаль, конечно, что лишь половина из них моя, а Станислав не женат. Я с удовольствием «передал» бы безутешной вдове долю безвременно почившего боевого товарища.

Прошедшийся по Московской улице танк растолкал мертвецов опущенным отвалом, и теперь насыпи мясного мусора отделяли проезжую часть от тротуаров, заменив давно изношенные бордюры. Чересчур тонкие части тел, попавшие в зазор и угодившие под траки, превратились в алую разметку на асфальте. Трупы были повсюду: лежали вдоль стен, подпирали собою двери подъездов, свисали из окон, придавив герань в ящиках. Солнечные лучи ласкали кожу последним осенним теплом, лёгкий ветерок гнал опавшие листья и обдавал волнами тонких ароматов разложения. Я влюбился в этот город.

Тут бы присесть на скамейке с фляжечкой доброго самогона и наслаждаться моментом, но деловые партнёры не для того изрыгнуты преисподней на Землю, чтобы хорошие люди могли получать удовольствие от жизни.

— Ты куда? — окликнул я Станислава, целенаправленно двигающего в сторону управы. — Наше дело сделано.

— Я должен убедиться.

— Уймись. Никто не выжил.

— Ты этого не знаешь.

— Там сейчас битком легионеров. Даже если остались живые, им не позавидуешь. Остынь. Давай просто присядем и дождёмся, пока всё немного утрясётся, потом заберём своё золото и разбежимся в разные стороны.

— Делай что хочешь.

Вот мудак. Придётся идти с ним и следить, чтобы не добавил новых глупостей к имеющемуся списку.

Возле дверей управы красовались два Старших Брата с «Кордами» поперёк могучих грудей и, приметив издали парочку иррегуляров, принялись деловито потирать холодные тела своих питомцев.

— Свято место пусто не бывает, — посетовал Станислав, подходя ближе.

— Распределим роли — я говорю, ты молчишь.

— Считаешь себя мастером переговоров? Зря.

— Неужели? А после твоих дипломатических успехов города травят газом.

— Убедил.

— Здравия желаю, служивые, — поприветствовал я охрану. — Нам бы с вашими командирами потолковать. Они здесь? Ладно, мы сами найдём.

— Назад, — упёрся мне в грудь ствол пулемёта.

— Да ты чего, солдатик? Мы на одной стороне, — продемонстрировал я повязку Легиона, и кивнул на такую же у Станислава.

— Никто не войдёт. В здании производится выемка документов, — подал голос второй верзила.

— Хорошо. Тогда позовите кого-нибудь. Репин, Ледовый, Павлов на худой конец. Есть тут офицеры?

— Отойдите от дверей и держите руки на виду.

— Ого! — отшатнулся я, получив тычок стволом. — Да у нас тут, похоже, целый генерал, если судить по решимости. Давай так...

— У меня в рюкзаке бомба с БОВом, — перебил Станислав, — а это, — продемонстрировал он зажатую в кулаке авторучку — «детонатор мертвеца». Или вы позовёте офицера, или я зачищу город второй раз.

От такого даже я слегка охуел. Наши же оппоненты застыли на месте, будто их разбил паралич.

— Палец затёк, — добавил Стас после десятисекундной немой сцены.

— Э-э... — поднёс Старший Брат рацию к губам. — Вызывает пост номер один. Приём.

— Говорите, — донеслось из динамика.

— У нас тут... Вам лучше подойти.

Через минуту дверь открылась и на пороге появился Репин.

— Что стряслось? — обратился он к дышащему через раз часовому.

— Не пропускают, — ответил за того Станислав и убрал сопровождаемую двумя парами округляющихся глаз авторучку в нагрудный карман. — А у нас незаконченные дела, если помните.

— Ах ты... — сдавлено прорычал Старший Брат.