Прежде, чем умереть
Шрифт:
— х**ню не неси.
— Ну, конечно... — гадко щерясь, охочий до беззащитных стальных тел извращенец выудил из рюкзака банку тушёнки и нарочито растерянно похлопал себя по карманам: — Чёрт, куда я нож задевал? Кол, одолжи кинжальчик.
— А поебаться не завернуть?
— Да брось. Жалко, что ли? Это ж просто кусок железа.
— Дешёвый трюк, Станислав, тебе должно быть стыдно.
— Почему?
— Потому что инструмент должен использоваться строго по назначению. Вот если бы ты сказал: «Кол, дай кинжальчик, хочу лейтенанта проткнуть», я бы дал, а банку вскрывать — иди ты
— Прострелить?
— Да, жахни прям в упор, а потом слижи, что останется.
— Так? — зажал недоумок банку подошвой в угол торпеды и приставил дуло автомата к рифлёному жестяному боку.
— Эй, прекращайте! — забеспокоился лейтенант.
— Открывай консерву, — подначивал я, будучи уверен, что такого не сделает ни один отморозок, никогда и ни за что. О, как глубоки оказались мои заблуждения.
— Не надо!!! — успел крикнуть Павлов и драматично закрыл лицо рукой.
Банка рванула знатно. Я и подумать не мог, что в столь небольшом объёме помещается так много содержимого. Жир, бульон и ошмётки мяса разлетелись как шрапнель, поражая всё живое.
Павлов, лишившись обзора, ударил по тормозам.
— Идиоты! — выскочил он из кабины, стряхивая с себя останки несчастного животного, чей труп не сумел обрести покоя даже в тушёном виде.
— Э-эй, — отложил Станислав автомат и, проведя пальцем по внутренностям раскуроченной банки, засунул скромный улов в рот. — А неплохо, с дымком.
— Пикантно, — согласился я, слизнув с рукава несколько поражающих элементов взрывного устройства. — Нотки гексогена не хватает, для терпкости.
— Убирайте! — швырнул нам Павлов по тряпке. — Совсем из ума выжили?! Чёрт бы вас побрал, — чуть не плача обратил он взор на заляпанную винтовку и принялся оттирать её, позабыв о свисающих с собственных ушей ошмётках.
— Да забей, — посоветовал Станислав, обтерев лицо. — Это ж дополнительная защита от влаги.
— Ты двигатель повредить мог, или колесо!
— Но не повредил ведь.
— Теперь всё провоняет этим...
— Ну, знаешь, бывают ароматы и похуже, — отряхнулся я и взглянул на зверски уделанный потолок. — Станислав, выпусти-ка.
— А убирать это говно кто будет?! — возмутился Павлов.
— Вы двое будете, а я на стрёме постою. Нельзя в муромских лесах неподвижный транспорт посреди дороги без охранения оставлять. Ты, вроде, лейтенант, а таких прописных истин не знаешь. Эх! — спрыгнул я с подножки и потянулся. — Хорошо на свежем воздухе. Аппетит разыгрался. Может, ещё одну вскроем?
— Гранатой, — саркастически добавил блюститель чистоты.
— Осторожнее с желаниями. Наш добрый друг может их исполнить.
Утро выдалось погожее, лёгкий морозец прихватил грязь и покрыл гниющие листья ледяными иглами, искрящимися в лучах восходящего солнца. Сквозь паутину голых ветвей уже можно было различить тёмные воды Оки.
— Почему мы по железнодорожному мосту не поехали? — спросил я у самоотверженно трущего приборную панель лейтенанта.
— Он перекрыт.
— С каких пор и зачем?
— С тех самых, как наши основные силы к Мурому подтянулись. Для пресечения миграции нежелательных элементов.
— Красиво, — оценил Станислав, возя мясной тряпкой по лобовому стеклу. — А ничего, что вы этих нежелательных элементов в союзники записали? Формально, но всё же. Прям какой-то недружественный акт получается. Какие у вас вообще планы на Навашино?
— Мне такие вопросы решать не по чину.
— Но мысли-то есть?
— Избавляться от бригад надо, я считаю. С ними дело иметь — себе дороже. Ресурсы ресурсами, а репутацию за два дня не восстановишь.
— Ишь ты, репутацию, — пробило меня на смешок. — И какая она у вас?
— Ну...
— Ага. Баб с детями потравили, деревни окрестные раком поставили, да ещё и два центнера золота проебали на ровном месте. Эдакие агрессивные психопаты-неудачники с апломбом. Так себе репутация, я бы беречь не стал.
— Каннибалы и наркоманы её не улучшат.
— Нет, но органично дополнят.
— Вижу, — изогнувшись в немыслимой конфигурации, залез Павлов под рулевую колонку, — ты не особо веришь в успех нашей миссии.
— Ты про собирание земель русских?
— Да.
— Как тебе сказать... Разбредшееся стадо в стойло загоняют либо кнутом, либо лаской. Для первого у вас силёнок маловато, а для второго — денег. Ты вот о честных людях Навашино отзываешься так пренебрежительно, а они, меж тем, могли бы послужить неплохим пушечным мясом. Отдали бы им два-три городишки на разграбление, глядишь, и бригады бы поредели, и граждане нашего общего будущего государства стали бы кроткими да послушными. А без этого, думаю, тяжеловато будет им ваше счастье впарить. Да и в чём оно, счастье-то? Вот ты, расскажи мне о перспективах, замани в свою страну всеобщей любви и благоденствия. Не можешь?
— Я не рекрутёр, чтобы заманивать.
— При чём тут рекрутёр-нерекрутёр? Ты, в первую очередь — член Железного Легиона, цемент, скрепляющий воедино разрушенную державу, светоч в непроглядной тьме разобщённости и недоверия! Тебя ведёт идея. Нет, ИДЕЯ! Большая и светлая, как жопа над выгребной ямой! Ты должен увлечь ею, заставить тянуться из смрадных нечистот наверх, к этому прекрасному, каким бы недосягаемым оно ни казалось! Вы же революционеры — мать вашу! — рушите существующий миропорядок, чтобы на его обломках построить новый, лучший! Зажги во мне искру, увлеки за собой в прекрасное будущее! А что вместо этого? «Я ж не рекрутёр». Нет, нихуя у вас по-доброму не выйдет с таким отношением к делу. Вся надежда на террор и притеснение, а для этого нужны террористы и притеснители.
— Точно, — согласился Станислав, наскребя с ветки горсть инея и вытирая им руки. — Сейчас бригады отсекать глупо. Им карт-бланш нужно дать. Пускай нагонят ужаса по всей округе, а когда местные взвоют, явитесь на белом коне и покараете злобных ублюдков — сплошная выгода. Легион придёт, порядок наведёт. Как-то так...
— Ну да, — усмехнулся Павлов, — а то все кругом дебилы. Как только бригады перейдут Оку, нас тут же обвинять в потере контроля над ситуацией. Мол, Грицук этих мародёров в узде держал, а как не стало его, так и бардак начался.