Прежде чем я упаду

Оливер Лорен

— Делай что угодно. Мне все равно.

Он медлит. Такой реакции он не ожидал.

— Но ты сегодня останешься на ночь?

— Вряд ли.

Роб снова трет лоб.

— Но ты написала…

— Я написала, что тебе больше не нужно меня ждать, и это правда. — Я глубоко вдыхаю. Раз, два, три, скок. — Ничего не выйдет, Роб. Нам надо расстаться.

Он отшатывается. Его лицо становится пепельно-белым; затем он густо краснеет от лба вниз, как будто в него наливают томатный сок.

— Что ты сказала?

— Я сказала, что ухожу от

тебя. Ничего у нас с тобой не получится.

Прежде я так не поступала и удивлена тем, насколько это легко. Отпустить очень просто: знай себе катись с горы.

— Но… но… — лопочет он; смятение на его лице сменяется яростью. — Ты не можешь меня бросить.

Скрестив руки на груди, я машинально пячусь.

— Это почему же?

— Ты, — зло говорит он, глядя на меня, как на безнадежную идиотку, — не можешь бросить меня.

Теперь понимаю. Он помнит. Помнит свои слова в шестом классе, что я недостаточно крута для него, — помнит и до сих пор в это верит. Тут в моей душе испаряются последние остатки жалости к нему. Он стоит, ярко-красный, со сжатыми кулаками, и я поражаюсь, насколько уродливым он кажется.

— Могу, — спокойно возражаю я. — Уже бросила.

— А я ждал тебя. Ждал много месяцев.

Отвернувшись, он бормочет что-то неразборчивое.

— Что?

Он смотрит на меня с гримасой отвращения и злобы. Это не тот человек, который неделю назад лежал у меня на плече и уверял, что я лучше любого одеяла. Словно с него слетело лицо и под ним обнаружилось чужое, незнакомое.

— Говорю, зря я не трахнул Габби Хэйнес, когда она вешалась на меня, — холодно произносит Роб.

В животе что-то вспыхивает, не то остатки боли, не то гордость, но довольно быстро сменяется спокойствием. Я уже далеко отсюда, уже парю над всеми — и внезапно понимаю, что именно чувствует Джулиет, что она должна была чувствовать. Мысль о ней возвращает мне силы, и мне даже удается улыбнуться.

— Никогда не поздно для второго шанса, — сладким голоском сообщаю я и удаляюсь, чтобы в последний раз пообедать со своими лучшими подругами.

Через десять минут, когда я наконец за нашим обычным столиком лопаю огромный сэндвич с ростбифом и майонезом, жадно поглядывая на полную тарелку картошки фри — в жизни не была так голодна! — и Джулиет проходит через столовую, я замечаю, что она поставила единственную розу в пустую бутылку из-под воды, притороченную к боку рюкзака. Она тоже озирается по сторонам из-за завесы волос, изучает столик за столиком в поисках разгадки. Ее глаза настороженно горят. Она кусает губы, но не выглядит несчастной. Она выглядит живой. Мое сердце пропускает удар: это важно.

Когда она проплывает мимо нашего столика, сложенная записка трепещет под самыми лепестками розы, и хотя я сижу слишком далеко и не могу прочитать, я даже с закрытыми глазами ясно вижу, что там написано. Всего одна фраза: «Никогда не поздно».

— Ну что с тобой сегодня творится? — спрашивает Линдси по дороге в «Лучший

деревенский йогурт».

Мы уже почти дошли до Ряда — мелких магазинчиков, облепивших вершину холма, словно поганки. Одеяло темных облаков затягивает горизонт дюйм за дюймом, обещая снегопад.

— В смысле?

Мы держимся за руки, чтобы не замерзнуть. Я пригласила с нами Элли и Элоди, но у Элоди контрольная по испанскому, а Элли пожаловалась, что если пропустит еще один урок литературы, ее точно отстранят от занятий. Я не стала особенно настаивать.

Такой же день, как все прочие.

— В смысле, почему ты себя так странно ведешь?

Пока я пытаюсь сформулировать ответ, Линдси продолжает:

— Например, считала ворон за обедом и вообще. — Она прикусывает губу. — Я получила эсэмэску от Эми Вейсс…

— Да?

— Разумеется, она рехнулась, и я в жизни не поверю ни единому ее слову, в особенности что касается тебя, — поспешно заверяет Линдси.

— Разумеется, — забавляюсь я, прекрасно понимая, куда она клонит.

— Но… — Линдси глубоко вдыхает и приступает: — Якобы она говорила со Стивом Вейтманом, который говорил с Робом, который сказал, что вы расстались. — Линдси косится на меня и натужно смеется. — Конечно, я заявила, что это полный бред.

Помедлив, я все же признаюсь:

— Это не бред. Это правда.

Линдси замирает, уставившись на меня.

— Что?

— Я порвала с ним за обедом.

Она трясет головой, будто старается вытряхнуть мои слова.

— Гм, ты собиралась поделиться с нами этой незначительной новостью? Со своими лучшими подругами? Или просто надеялась, что рано или поздно новость облетит весь город?

Я вижу, что она задета не на шутку.

— Слушай, Линдси, я собиралась с тобой поделиться…

Но она зажимает уши руками и продолжает трясти головой.

— Не понимаю. Что случилось? Вы же хотели… в смысле, ты вроде хотела… сегодня ночью.

Я вздыхаю.

— Вот поэтому я держала язык за зубами, Линдз. Знала, что ты будешь переживать.

— Но мне есть из-за чего переживать.

Линдси так разъярена, что даже не покосилась в сторону «Хунань китчен», а пристально смотрит на меня, словно ожидает, что я вот-вот посинею или взорвусь, словно мне больше нельзя доверять.

До меня доходит, что она действительно испытает нечто подобное, когда я сделаю то, что собираюсь, но ничего не попишешь. Я поворачиваюсь к ней и кладу руки ей на плечи.

— Подожди секундочку здесь, ладно?

— Куда ты? — недоуменно моргает она.

— Мне нужно заглянуть в «Хунань китчен». — Я собираюсь с силами. Сейчас начнется. — Передать кое-что Анне Картулло.

Мне казалось, она завопит, уйдет прочь, закидает меня жевательным мармеладом, в общем, что-нибудь вытворит, но ее лицо становится совершенно пустым, будто щелкнули выключателем. Я немного беспокоюсь, что у нее шок, но не могу упустить возможность.

— Две минуты, — добавляю я. — Обещаю.