Президент не может умереть
Шрифт:
– Это раз! – Шеф загнул палец, обтянутый старчески-желтой кожей.
– Перестроить систему обороны дворца, в том числе и на случай нападения с воздуха.
– Два!
– Всерьез взяться за их службу национальной безопасности – она у Фархада не тянет.
Шеф на это ничего не ответил, напряженно всматривался за окно. Гареев испытывал непреодолимое желание взглянуть, что могло там так заинтересовать Шефа, но не посмел, остался на месте, в глубоком кресле.
– Что это там такое? – спросил наконец Шеф, и только тогда Гареев шагнул к окну.
У
– Сувениры, товарищ председатель. – Гареев отчего-то смутился. – Специально подготовлены к приезду делегации.
Внезапно он углядел Хомутова, топтавшегося у автобуса, и смутился еще больше – так некстати появился здесь этот человек. Словно упрек полковнику в расхлябанности и медлительности. Давно следовало убрать его из посольства… Чертовщина! И едва он об этом подумал, как Шеф ткнул пальцем в сторону автобуса и осведомился:
– А этот человек у автобуса – кто он?
Гареев, чувствуя, как стремительно уменьшается в размерах на глазах у Шефа, пробормотал:
– Работник посольства. Фамилия – Хомутов.
Он хотел было добавить, что не сидел сложа руки, сигнализировал руководству, можно проверить, – но на это ему уже не хватило духу. Шеф сказал, не глядя на Гареева:
– Приведи-ка его сюда.
Тут Гареев понял, что погиб окончательно. Пересек улицу на непослушных ногах, окликнул Хомутова, спросил свистящим шепотом, прежде чем проводить в гостевой особняк:
– Ты как здесь, мать твою, оказался?
– Рога привез.
– «Рога»! – Гареев снова выругался. – Знаешь кто тебя вызывает? Председатель Комитета, член Политбюро!
Выговорил – и увидел, как посерело лицо Хомутова. Подтолкнул к двери:
– Давай живее!
Шеф уже восседал в кресле, лицом к двери, и когда Хомутов переступил порог, поздоровался первым, слегка наклонив голову, тронутую желтоватой сединой. Сесть ему не предложили, и Хомутов остался стоять, а позади него – Гареев.
– Как ваша фамилия, – спросил Шеф.
– Хомутов.
– А имя-отчество?
– Павел Иванович.
– В чьем хозяйстве работаете?
– Я переводчик.
– Переводчик? – брови Шефа приподнялись. – Какие же языки, позвольте полюбопытствовать?
– Джебрайский. Кроме того, знаю северное наречие. Английский – хуже.
Шеф поднялся из кресла и медленно обошел Хомутова.
– А в Союзе где работали?
– Преподавал в вузе.
– Семья?
– У него нет семьи! – поспешно сказал Гареев из-за спины Хомутова.
– Жены нет, понимаю, – протянул Шеф. – А родители?
– Нету. Умерли они оба.
Шеф вопросительно посмотрел на Гареева, тот побагровел, попытался что-то сказать, но раскашлялся. Шеф сложил губы в трубку, отвернулся и с минуту изучал гравюру на стене. Автобус уехал. В пустом дворе остались только охранники – не те, что прежде, другие. Шеф шагнул к окну, открыл, позвал:
– Быстрецов! Иди сюда! Да не к
Когда охранник с фотоаппаратом вошел, он указал на Хомутова:
– Сними-ка этого молодца с разных точек. Аппарат у тебя любопытный, посмотрим, что за качество.
Фотографии были готовы в три минуты. Разложив их на столе, под лампой, Шеф долго молча их рассматривал, потом сказал, не поднимая головы:
– Вы, Павел Иванович, подождите на улице. Гареев, подойдите.
Когда они остались вдвоем, он спросил, кивнув на снимки:
– Не узнаешь?
Полковник пригляделся. Не вполне понимая, что именно от него требуется, покачал головой. Тогда Шеф на одном из снимков черным фломастером пририсовал Хомутову усы.
– А теперь?
Что-то знакомое почудилось Гарееву, но он все еще колебался.
Шеф развернул столичную газету, положил ее рядом со снимком. С портрета на газетной полосе на Гареева смотрел… Да-да, именно Хомутов смотрел на него с нечеткого клише, такой же, как на полароидовском отпечатке, где Шеф собственноручно пририсовал переводчику лихие усы.
– Ну, похож? – спросил Шеф и себе же ответил: – Поразительно! Вылитый товарищ президент!
И только сейчас Гареев сообразил, что вовсе не о Хомутове шла речь в газете.
Джереми Вуд был тем человеком, который разработал план убийства Фиделя Кастро с помощью отравленных сигар. Кубинец любил сигары, это было известно, и нередко ему преподносили их в подарок – во время визитов. Джереми Вуд предложил опылить табачные листья тетродотоксином – и вручить готовые сигары через какого-либо из многочисленных гостей Фиделя, даже не подозревающих о том, что таится в благоуханном ящичке. Дело зашло уже довольно далеко, когда разразился скандал: план операции из-за утечки информации был обнародован, в конгрессе были назначены слушания по вопросу о несанкционированных операциях ЦРУ, и Вуда поспешно сплавили в аналитический отдел, от греха подальше.
Буря пронеслась верхами, полетели некоторые головы, но Вуд уцелел, его даже не вызвали для дачи показаний в конгресс – и он уже решил было, что так и завершит свою карьеру на незаметной должности в аналитическом отделе, как вдруг о нем вспомнили. Джереми вызвали к высокопоставленной персоне и спросили, что ему известно о Джебрае и его президенте Фархаде.
Вуд с самого начала принял решение отказаться от участия в операции, потому что история эта чересчур напоминала ту, давнюю, кубинскую, но ему дали понять, что ныне ситуация совершенно иная, у них есть поддержка на самом верху. Джереми, разумеется, не поверил, потому что знал, как все это будет происходить – без проблем, но только до той минуты, пока не случится какая-то осечка. Тотчас обнаружится, что ни в Белом доме, ни в конгрессе никто ни о чем не ведал, что ЦРУ снова вышло из-под контроля, и разразится гроза. Но отказаться ему не удалось, и уже через неделю он возглавлял группу, целью которой было устранение президента Фархада.