Президент заказан. Действуйте!

Зверев Сергей Иванович

– По какому праву?..

– Тамара Викентьевна пришла, чтобы вам сказать... – Клим стал за спиной у Белкиной.

Гендиректор тут же замахал руками:

– Я твое безответственное послание на четвертой дорожке получил! С меня хватило. И больше ничего не хочу знать! Ты не должна была так поступать. Уж не знаю, что на тебя нашло?!

– Она пришла говорить, а не слушать, – напомнил Клим.

– Меня заверили на самом верху, что это полный бред! – асимметрично парировал Владимир Петрович.

– Я хоть раз передавала в компанию недостоверные новости? – внятно произнесла Тамара.

– Не припомню, – вынужден

был признать шеф. – Но это ничего не меняет.

– И вы верите тем, на самом верху? – с улыбкой Джоконды поинтересовалась телеведущая.

– Нет, но не верить не имею права, – сдался гендиректор. – И в любом случае не собираюсь выдавать твое сообщение в новостях. Хоть убейте меня в моем же кабинете.

– Я уже поняла, с кем имею дело, и даже раскаиваюсь, что поступила неправильно, – ухмыльнулась Тамара. – Но мне моя работа нравится, и я не собираюсь ее терять. Сюжет для эфира про один день президента я честно завершила, мы передали его на студию, и теперь я просто хочу спокойно ходить на службу.

– Это невозможно, – тут же признался гендиректор. – Твой пропуск я уже аннулировал, а твой контракт лежит у меня на столе, тебя по десяти пунктам можно уволить, – он принялся шарить среди бумаг, будто именно этот аргумент мог убедить Белкину.

Тем временем сердобольная секретарша честно выполняла свой долг, она прикладывала к затылку бесчувственного охранника мокрое полотенце, тот негромко постанывал, но в сознание не приходил. В приемную зашли двое – одного из них женщина знала в лицо – тот самый, важный и неулыбчивый, с седым ежиком коротко стриженных волос, изредка навещавший гендиректора. Второй мало чем отличался от лежащего на диване, только глаза пошире. Оба прятали в ладонях пистолеты.

– Там... – прошептала секретарша, указывая взглядом на закрытую дверь кабинета.

– Это он привел Белкину? – неулыбчивый вытащил из кармана фотографию Бондарева.

– Он, – заморгала немолодая женщина. – Осторожно, у него пистолет.

– Понятно, вооружен, – прозвучало буднично.

Офицеры ФСО переглянулись, после чего абсолютно нелогично спрятали пистолеты и зашли в кабинет. Охранник на диване раскрыл глаза, что-то промычал и тут же вновь впал в забытье.

При появлении визитеров Владимир Петрович расплылся в мстительной улыбке:

– Я их задержал до вашего прихода.

– Хорошо, что зашли, – спокойно поприветствовал Бондарев, кивнув неулыбчивому. – Вам тоже будет полезно послушать. Передадите по инстанции.

Тот, к кому обращался Бондарев, сдержанно кивнул в ответ, как кивают малоприятному, но хорошо знакомому человеку. Белкина сверкнула глазами, поняв, что сейчас переломит ситуацию.

– Если я или Бондарев исчезнем больше, чем на один день, или с нами что-то случится, – голос ее лился мягко, журчал, прямо как из динамиков телевизора во время передачи, – то мои коллеги извлекут спрятанную нами информацию и покажут ее на Западе. Так и передайте тем, кто нас преследует. Они с нас теперь пылинку сдувать должны.

По выражению лица Бондарева Тамара тут же догадалась, что «те, кто их преследует», лично присутствуют при разговоре.

– У меня сегодня эфир. Я веду вступление и окончание к показу фильма «Один день с президентом», – нагло напомнила Белкина. – Больше я не собираюсь быть чьей-то пленницей.

– Мы уже заменили ведущую передачи, – гендиректор

с надеждой посмотрел на неулыбчивого.

– Как заменили, так и отмените. Я сама выйду в эфир, – твердо стояла на своем Тамара.

– Придется согласиться, аргумент у нее убийственный, – посоветовал неулыбчивый Владимиру Петровичу и посмотрел на телеведущую как карточный игрок, приберегший к концу игры козырь: с чего ни зайди, выиграет.

– Черт с тобой. Сегодняшняя и следующие передачи твои. Пропуск я восстановлю, – признал свое поражение гендиректор. – Но только мы начинаем сегодня в студии на час раньше. Не опоздай.

– Что? Вы изменили время выхода в эфир?

– Нет – прямые эфиры временно запрещены. Только запись. Даже вечерние новости, и те идут в записи.

– Я не согласна... мы против, – Тамара сузила глаза и впилась ногтями в подлокотники кресла, – если...

– Во-первых, этого распоряжения не в силах отменить ни уважаемый Владимир Петрович, ни даже я, хоть убейте нас всех в его кабинете, – перебил неулыбчивый и посмотрел на потолок, давая понять, что в те сферы, откуда так распорядились, лучше не соваться. – Во-вторых, никаких упоминаний о покушении. Если согласны, считайте, что сделка состоялась. Делаем запись, а через полчаса ваш «Резонанс» выходит в эфир.

– Запись так запись, – Бондарев неожиданно для Белкиной сдал позицию. – Ты же сама мне призналась, что после пережитого у тебя нет ни малейшего желания сообщить людям правду – от этого одни неприятности. К тому же истина чуть раньше, чуть позже, но сама выйдет наружу. И славу первооткрывательницы никто у тебя не отнимет.

Тамара затравленно посмотрела на Клима, наконец выдавила из себя:

– Я согласна. Ты прав. Главное, вновь оказаться в телевизоре.

– Держи, – гендиректор протянул прозрачную папку восстановленной в правах телеведущей. – Тут тексты прямых телефонных звонков телезрителей, которые поступят к тебе в студию, и тональность твоих ответов. Подготовься к толковым и непринужденным ответам.

На каждой странице стояла размашистая подпись гендиректора и виза «утверждаю».

– Теперь уже и звонки подставные, – чуть брезгливо скривила Тамара губы.

– А разве раньше на телевидении было по-другому? – искренне удивился Бондарев.

– Можете не верить, но было, – невесело усмехнулся Владимир Петрович. – Свободу слова никто не отменял.

– Чудеса!

Бондарев отвел в сторону неулыбчивого:

– Клим Владимирович, – с упреком тихо произнес тот, – эту сучку я еще понимаю, – покосился на Белкину, – но вас – нет! Что вы творите?

– А меня и не надо понимать. И снимите с нас «наружку». Это ваша самодеятельность.

– К счастью, мне вы не можете приказывать.

Уже в приемной Бондарев спохватился:

– Это его «табель», – и подал неулыбчивому пистолет, как и положено, рукоятью вперед.

– Что с ним теперь будет, уволят? – с искренним женским сочувствием к приходящему в себя охраннику спросила Белкина.

– Для начала проведут служебное расследование, а потом уволят и, надеюсь, накажут. И правильно сделают, – жестко произнес Бондарев. – Потерять оружие, позволить себя оглушить – это тоже самое, – он пощелкал пальцами, подыскивая близкое журналистке сравнение, – как если бы ты во время передачи выругалась матом на собеседника, плюнула в объектив, встала и ушла из кадра.