При дамах

Васса Андреевна Ужова встала очень поздно и имла не только сердитый, но даже злющій видъ. Умывшись, противъ обыкновенія, совсмъ наскоро, она скрутила свою все еще богатую косу въ толстый жгутъ, зашпилила ее высоко на голов, накинула на плечи нарядный, но не очень свжій халатикъ, и вышла въ столовую, гд горничная Глаша поставила передъ ней кофейникъ, корзинку съ хлбомъ и большую чашку. Вс эти принадлежности Васса Андреевна оглянула съ враждебной гримасой, поболтала ложечкой въ сливочник,

– Что это за гадость ты мн подала! – накинулась она на Глашу. – Разв я стану съ такими сливками пить?

Глаша нагнула голову и внимательно заглянула въ кувшинчикъ.

– Не хороши, барышня? – произнесла она печально-удивленнымъ тономъ.

– Опять ты меня «барышней» называешь? Ты знаешь, что я терпть этого не могу. Я Васса Андреевна, а не «барышня», – сердито сказала хозяйка дома. – И что это за хлбъ? Не могла чего-нибудь вкуснее выбрать?

И она расшвыряла все, что было въ корзинк, но затмъ все-таки присла къ столу, налила чашку кофе, плеснула сливокъ и принялась, хрустя своими блыми и крпкими зубами, грызть кренделекъ.

– Узнай у швейцара, нтъ ли письма, – приказала она горничной.

Глаша ушла, и вернувшись черезъ минуту, объявила, что кром газеты ничего нтъ. При этомъ она имла такой удрученный видъ, точно отъ ожидаемаго письма зависла вся ея участь.

На лиц Вассы Андреевны еще сильне отразилось дурное расположеніе духа.

– Скажи кухарк, чтобы сейчасъ създила къ Денису Ивановичу, – распорядилась она. – И пусть скажетъ, что я прошу сію минуту пріхать ко мн. Чтобы сейчасъ, сію минуту пріхалъ.

– Вы бы лучше написали, Васса Андреевна; можетъ быть, Дениса Ивановича дома нтъ, – замтила Глаша.

– Не выдумывай. Терпть я не могу писать. Пусть сейчасъ детъ.

Васса Андреевна допила кофе, съла половину крендельковъ и булочекъ, и затмъ, усвшись передъ туалетнымъ столикомъ, зажгла спиртовую лампочку, положила на нее щипцы и медленно, не торопясь, занялась уборкой своей головы.

Сложная работа эта была окончена только на половину, когда въ передней раздался звонокъ, и вслдъ затмъ изъ-подъ портьеры осторожно просунулась голова Дениса Ивановича Бобылкова.

– Не входите, здсь еще не прибрано, – поспшно крикнула ему Васса Андреевна. – Подождите въ будуар, я сейчасъ къ вамъ выйду.

– Что случилось? Вы меня перепугали, – послышался изъ-за портьеры голосъ Бобылкова.

– Ахъ, я вся разстроена. Я вамъ все разскажу, – отвтила Васса Андреевна.

Она торопливо всунула въ волосы нсколько шпилекъ, и съ расчесаной только на половину головой встала и перешла въ большой, очень модно и нарядно обставленный будуаръ. Бобылковъ, расправлявшій всми пятью пальцами передъ зеркаломъ свою висвшую жиденькой бахромой бородку, тотчасъ повернулся и подошелъ къ ручк.

Это былъ господинъ лтъ сорока пяти, средняго роста, съ лысиной и съ замтною просдью на вискахъ и въ бород. Темное, пересченное красноватыми жилками лицо его имло довольно поношенный видъ. Маленькіе, съ облзлыми рсницами глазки глядли съ плутоватою слащавостью, сквозь которую ничего не сквозило – ни ума, ни глупости, ни слишкомъ большого самолюбія, ни слишкомъ большой наглости.

– У меня съ Сатиромъ скандалъ третьяго дня вышелъ, – обратилась къ нему Васса Андреевна. – Мы съ нимъ такъ посчитались, что онъ теперь глазъ ко мн не покажетъ.

– О-о?! Сатиръ Никитичъ? – произнесъ Бобылковъ такимъ тономъ, какимъ старые любезники говорятъ съ капризничающими женщинами. – Разскажите, голубушка, разскажите…

– Да и разсказывать нечего: просто насплетничали ему про Сережу, онъ и сталъ выслживать, – отвтила Васса Андреевна.

– Ну, и что же?

– Ну, и выслдилъ. Разбунтовался, ругаться сталъ. А я ему все и выложила: какъ онъ къ Фофочк на дачу здилъ, и какъ за нее за два мсяца за коляску заплатилъ, и про то, какъ онъ Козичеву гадости про меня говорилъ – все, все ему выложила, будетъ помнить…

Бобылковъ повелъ носомъ и неодобрительно покачалъ головой.

– Скажите пожалуйста! Сатиръ Никитичъ! Кто бы могъ ожидать? Ревновать тоже вздумалъ… – проговорилъ онъ.

– Да, но вдь это нельзя же такъ, – продолжала Васса Андреевна, присаживаясь на диванчикъ и запахивая немножко позасаленныя полы своего халатика. – Не могу же я вдругъ ни при чемъ остаться. У меня дача нанята, кто же за нее платить будетъ? Коляска новая заказана, на дняхъ привезутъ – чмъ же я заплачу? Разв такъ длаютъ порядочные люди? Вы, Денисушка, должны насъ помирить.

– И помирю, мамочка, разумется помирю! – воскликнулъ Бобылковъ. – Что, въ самомъ дл, онъ глупить вздумалъ? Разв такъ обращаются съ дамами? Я его проберу.

– Вы привезите его ко мн, Денисушка. Вдь вотъ, онъ вчера цлый день глазъ не показалъ.

– Постараюсь, мамочка. Вы на меня положитесь. Я бы и сейчасъ къ нему похалъ, да вотъ, у меня дло есть. Елена Николаевна просила рдкостные часики ей показать, купить хочетъ.

Бобылковъ вынулъ изъ кармана маленькій футляръ и повертлъ его въ рукахъ.

– Какіе часики? Покажите, – полюбопытствовала Васса Андреевна.

Часики были очень обыкновенные, съ розовой эмалью и мелкими брилліантами. Но Бобылковъ уврялъ, что это чистйшій empire, которому цены нтъ.

– Елена Николаевна купитъ, она любитъ рдкія вещи, – сказалъ онъ.

– Ничего она у васъ не купитъ, потому что вы ей уже подсунули одинъ «ампиръ», – возразила Васса Андреевна. – Надули ее съ шифоньеромъ на триста рублей.

Бобылковъ всплеснулъ руками.

– Мамочка, какъ же можно это говорить! – воскликнулъ онъ. – Шифоньеръ мне отъ княгини Кувыладзе достался. И это не empire, а Louis XIV. У Маріи Антуанеты такой былъ. А часики я всего за двсти рублей отдаю: деньги очень нужны.