При невыясненных обстоятельствах (сборник)

Ромов Анатолий Сергеевич

Человек, который убил Садовникова, жил в «Алтае» по паспорту Кудюма. Кудюм его знает. Но вместо того чтобы назвать, сидит уставившись в пол. Иванов внезапно ощутил раздражение.

— Вот что, Кудюм. Ты знаешь, с тобой, со всеми твоими родственниками, поездками, вообще со всем я еще не разбирался. Не до этого. Хотя подозреваю, сильно подозреваю: переключился ты после колонии. Ушел со средней полосы. Здесь, на Кавказе, в родных местах, фармазонить лучше. Так ведь?

— Что вы, батоно Борис. Никуда я не ушел. К родственникам ездил…

— Ладно. К этому еще вернемся. Говорю в последний раз. В самый последний. Если ты не

скажешь сейчас, кому отдал паспорт, все сделаю, но спокойной жизни здесь, на побережье, тебе не будет. Земля будет гореть под ногами, понял? Где бы ты ни был. В Тбилиси, Пицунде, Лазаревском. В любом другом месте. Обещаю. Понял?

— Понял. Только статью на себя брать надо.

— Какую еще статью?..

— Ладно, батоно Борис, возьму статью. Если правду говорить, отдал я паспорт. Не знаю, может, даже вашему отдал.

— Что значит «нашему»? Работнику милиции?

— Да. — Кудюм долго молчал. — Вообще-то глупо все получилось. Поймал он меня на «хибе». Все уже прошло, я даже бабки взял. Вдруг он откуда ни возьмись. «Стой, ни с места… И вы, потерпевший, ни с места…»

— Подожди, подожди… Где все это было?

— В Сочи. На Морвокзале. У меня сразу застучало — влип. Выйти не успел, и на тебе.

— Он что, был в форме?

— Нет, в гражданском.

— Какой из себя? Опиши, как выглядел.

— Такой… высокий. Руки, плечи… Короче, бугай.

— Грузин, армянин?

— Нет, европеец. Белый.

— Что значит «белый»? Волосы белые?

— Ну да. Не белые, конечно. Волосы такие… русые, что ли. Усики тоже светлые. Понимаете, батоно, европеец. Из России.

— Он документы показывал?

— Какие документы! Паспорт у меня взял, и все. «Стойте здесь. И вы, потерпевший, стойте здесь». И исчез. Я, наверное, минут двадцать его ждал. Тот лох ушел почти сразу, он с теплохода был, турист, с «Ивана Франко». Я постоял, потом думаю: что делать? Не в отделение же идти, глупо ведь. Потом уже понял — чисто он меня. Бирку взял, и с концами. Верите, батоно Борис, я до сих пор не просек, ваш это был или не ваш.

По лицу Кудюма было ясно — он говорит правду. Собственно, сомневаться в этом не приходилось. Иванов хорошо знал: человека из ИТК заставить признаться в повторном преступлении не так просто. «Размотал» же всю правду Кудюм по одной причине: во-первых, чтобы избавиться наконец от мучившей его ложной ситуации. Во-вторых, исходя из его, Иванова, репутации. Кудюм знал: если он сейчас его обманет, ему несдобровать. Черт… Неужели Кавказец — работник милиции? Нет. Все же, хотя, казалось бы, ему сейчас удалось получить от Кудюма очень важное признание, ситуация не прояснилась. Наоборот, еще больше запутывается. С одной стороны, если допустить, что Европеец и Кавказец одно и то же лицо, подтверждается предположение, что, отправляясь на дело, Кавказец менял внешность. Красил усы, надевал черный парик, вставлял что-то за щеки и в нос. Может быть, использовал контактные линзы, меняющие цвет глаз. Но, с другой стороны, все это могло быть заблуждением. И преступников с самого начала было двое. Европеец, отобрав паспорт у Кудюма, затем передал его Кавказцу. Иванов попытался прикинуть все за и против. Реально ли его рассуждение о двух преступниках? Вполне реально. Но, рассуждая так же вполне реально, можно прийти к другому выводу: Европеец, отобравший паспорт у Кудюма, и был Кавказцем. Вернее, стал им. Возможно, здесь, в этом эпизоде на Морвокзале

в Сочи, прячутся корни остальных событий…

Разглядывая понурившегося Кудюма, Иванов подумал: все же понять, сколько преступников на самом деле, очень трудно. Да, это мог быть один человек. Но их вполне может быть и двое… Потому что в этом случае допущение, что Европеец работает или работал в милиции, знал Садовникова и воспользовался этим, становится вполне реальным. Ну да… Европеец мог передать Садовникову от своего имени какую-то просьбу, которую Кавказец и изложил, прогуливаясь с инспектором у края обрыва. Стоило Садовникову на секунду ослабить внимание, как Кавказец, ждавший этого момента, нанес удар под левую лопатку остро заточенным металлическим предметом, приготовленным заранее. Правда, у этой версии есть несколько натяжек… И главная — зачем было убивать Садовникова из-за оружия? Ведь у Европейца, если он работает в милиции, есть возможность использовать собственное оружие — по тому же назначению, по которому его использовал Кавказец. Но если допустить, что каждому из преступников было необходимо иметь собственное оружие — натяжка снимается. И все опять повисает в неизвестности…

Наконец вернулся Прохоров. Усевшись за стол, посмотрел на Кудюма. Перевел взгляд на Иванова.

— Ничего не произошло, пока меня не было?

— Произошло. Гурам Джансугович хочет кое-что рассказать.

— Действительно? — Помедлив, Прохоров подтянул к себе протокол. — Гурам Джансугович, слушаю…

Вздохнув, Кудюм повторил то, что только что рассказал Иванову. Спросил, подписав протокол:

— И что со мной будет теперь?

— Ничего. Будем проверять ваши показания.

Кудюм недоверчиво взглянул сначала на Иванова, потом на Прохорова. Потер щеку:

— Вы хотите сказать — я могу идти?

— Можете.

— Что… и все?

— Все. Единственное — не уезжайте пока из Гудауты. Недели две. Мало ли, вдруг понадобится что-то уточнить. Хорошо?

— Д-да, конечно. Спасибо, гражданин следователь. И вам, батоно Борис. — Кивнув, Кудюм вышел.

Некоторое время Прохоров занимался бумагами. Наконец посмотрел на Иванова:

— Боря… Вообще-то мне хотелось бы знать, что тут произошло.

— Ничего особенного. Просто я поговорил с Кудюмом.

— Я так и понял. О чем же вы говорили?

Иванов посмотрел в окно. Вопрос был обычным. Но тон, каким этот вопрос был задан, ему не понравился. Усмехнулся:

— Леня… Если ты хочешь спросить, надавил ли я на Кудюма, отвечу: да. Надавил.

— Понятно… Как же ты на него надавил? — Прохоров взял портфель.

— Сказал: если не расскажет все, как было, здесь, на юге, жизни ему не будет. Уж извини… У тебя что — был другой рецепт?

Прохоров закрыл одну застежку. Вторую. Качнул головой:

— Дело не в рецепте.

— А в чем?

— Боря, ты отлично знаешь, в чем дело. Мы ведь взрослые люди. Во-первых, впредь прошу к таким приемам не прибегать. Во всяком случае, когда мы будем работать вместе.

— Во-вторых? — Иванов посмотрел на Прохорова в упор. Интересно… Он помог Прохорову р а з г о в о р и т ь Кудюма, но вместо благодарности получает нахлобучку. — Леня, договаривай. Что же во-вторых?

— Договорю. Но сначала успокойся.

— Я спокоен, как лед.

— Нет, ты неспокоен. Но я договорю. Ты применил грубую силу. Значит, у тебя не хватило умения. Но самое страшное не это.