При невыясненных обстоятельствах (сборник)
Шрифт:
— Мы вот с ребятами,- Колесов кивнул на «панкового» и того, который с серпом и молотом на темечке.- В Афганистан попросились. Берут.
— Нет,- сказала Света.- Так не может быть.
— Надо было что-то делать. Понимаете? — сказал тот, у кого серп и молот на темечке.- Выйти на улицу с плакатом «Нет войне в Афганистане!»? Бесполезно. Тогда уж лучше там… Там. Если я буду хорошо воевать, может, все это быстрее кончится? А?
Колесов оторвал руку Светы от шеи с трудом, пальцы были как железные, а она тогда зажала ладонями уши.
— Читали про наших пленных в Пакистане? —
— Я сейчас,- сказал Ружин, встал, пошел быстро в сторону бара, шагал напрямик, через площадку, его толкали, кто-то плюнул вслед, кто-то выругался. Уселся на табурет, облокотился на стойку, увидел себя в зеркале, зеркала внутрь каждой полки с бутылками были вправлены, стал рожи корчить и так, и эдак, то веселую, то плаксивую, то зверскую делал. Бармен шею вытянул, его разглядывая. Ружин попросил сок, выпил, еще попросил, еще выпил, закурил, пошел назад, опять его толкали и ругались в спину. Пришел, опустился на стул молча. Света все так и сидела, сжав уши ладонями. Колесов поднялся, потянул Свету за собой, она подчинилась. И Ружин поднялся, и ребята вслед. Ружин подал ребятам руку, побрел к выходу.
Он остановился возле своего дома, повернулся к Колесову и Свете, они сидели обнявшись, как два зайца на льдине. Ружин протянул Колесову ключи.
— Третий этаж, восьмая квартира,- объяснил он.- Шуруйте. Я у приятеля переночую.
Колесов взял ключи молча, благодарно кивнул, вылез, вытянул Свету, съеженную, безучастную, гладил ее по волосам, по плечу, пока к дому вел, она шла смирно, руки вдоль тела опустив, кулачки сжаты, маленькие…
Ружин тихо проехал вдоль дома, завернул за него, там гаражи, пять-шесть, остановил машину возле гаражей, разложил сиденья, завернулся в плащ, устроился кое-как, мотор не выключал, холодно.
Утро белое, безветренное, совсем не осеннее. Солнце слепит окна, желтые, острые клинья рассекают лестницу, перила, стены. Ружин надавил на кнопку звонка, держал, пока не открыли. Колесов в трусах, жилистый, тонконогий, одним глазом смотрит, не проснулся.
— Подъем! — по-молодецки гаркнул Ружин.- Быстрый сбор и на рынок. Пир готовить будем!
…Вроде и не сезон, а рынок многолюдный, гомонливый, будто все отдыхающие, что есть в городе, по утрам здесь собираются. Да и местные, видать, по привычке заглядывают: может, сегодня не так, как вчера, побогаче, подешевле.
Болтались втроем вдоль рядов. Приценивались, торговались. Веселились отчего-то. Потому что утро, наверное, потому что солнце, потому что завтра день будет и послезавтра, и еще много, много дней будет…
И Света улыбалась, не вымученно, легко, выспавшаяся, умытая, совсем не сравнить с той, какой вчера была. Ружин любовался ею.
И помидоров купили, и огурцов, и капусты квашеной, фруктов каких-то, зелени, мяса.
— Хватит, а? — дернул Ружина за рукав Колесов.- Уж больно поистратились.
— Ерунда,- отмахнулся
— А еще,- сказала Света и в который раз уже стала оглядывать рынок.- А еще мы купим…
— Стоп,- вдруг остановил ее Ружин.- Стойте, как стоите. Я сейчас. В мою сторону не смотреть. Держи,- он протянул Колесову сумку и не спеша двинулся в сторону выхода.
— Что-то случилось? — встревожилась Света.
Колесов пожал плечами.
Ружин замедлил шаг, свернул к одному из рядов, возле которого особенно густо столпились покупатели, попытался через головы посмотреть, что продают, не вышло, с другой стороны зашел, и здесь народ копошится, опять на старое место вернулся, на цыпочки поднялся, шею вытянул:
— Почем? — спросил- Почем?
И в тот же миг метнулся влево, резко, стремительно, прихватил какого-то парня курчавого за запястье, сжал заученно ему пальцы, чтоб не вывалилось из руки курчавого то, что он уже в ладони держал. Обомлевший парень даже не пикнул, только губами шевелил и, растопырив глаза, глядел на Ружина, как на чудище заморское — Гражданин! — громко обратился Ружин к низенькому большеголовому мужчине, который все никак не мог в толпу у прилавка втереться, все вертел задом, вертел.- Повернитесь.
Тот услышал, повернулся испуганно, а вместе с ним еще несколько человек повернулись.
— Ваше портмоне? — Ружин дернул парня за руку, подтягивая его к самым глазам низенького.
— Вроде мое,- низенький опасливо покосился на курчавого. А курчавый оклемался уже, сплюнул, сказал беззлобно:
— Козел…
Низенький заискивающе улыбнулся:
— А может, и не мое,- пожал плечами.
— Ваше, ваше,- подтвердил Ружин.- В заднем кармане у вас лежало. Я видел. Задний карман, чужой карман. Пошли в комнату милиции, здесь рядом.
Комната милиции действительно рядом, в дальнем углу рынка, в одноэтажном, куцем зданьице с зарешеченными окнами. Здесь тихо, народ сюда не заглядывает, уютный уголок, сонный. На двери мелом написано: «Милиция».
Лейтенант, без фуражки, заспанный, плосколицый, ел дыню, когда Ружин, курчавый и потерпевший вошли в комнату. Он вздрогнул, вскинул голову, сладкий сок вяло тек по подбородку.
— Что? — спросил, повернулся к курчавому.- А ты чего?..- осекся.
Оторвал кусок газеты, вытер губы, подбородок, щеки, по тянулся за фуражкой, надвинул ее глубоко, встал, проговорил, строго и требовательно:
— В чем дело?
— Карманная кража,- сказал Ружин и поднял руку курчавого с портмоне. Задержан с поличным. Мною.
— Так,- произнес лейтенант, суетливо выбрался из-за стола, подошел ближе, на портмоне взглянул, потом на курчавого, неодобрительно головой покачал:
— Свидетели?
— Меня и потерпевшего достаточно.
— Жалко, нет свидетелей,- лейтенант почесал щеку.
— Я свидетель,- повторил Ружин с нажимом.- А вот потерпевший. Этого достаточно.
— Чего достаточно, а чего недостаточно — не вам решать,- перебил его лейтенант.- Ну хорошо, пишите заявление, объяснения,- он достал бланки из ящика стола.