При реках Вавилонских
Шрифт:
– Он действительно слишком непристойный и уродливый, чтобы явиться на свет Божьего дня. Этот идол принадлежит другому времени и должен оставаться во тьме.
Левин так сильно сжал фигурку, что костяшки пальцев побелели.
Хоснер застыл на месте. Порыв жгучего ветра поднял пыль вокруг них и на секунду погрузил их в темноту.
– Не будьте глупцом! – прокричал Яков сквозь ветер и пыль. – Мы в двадцатом веке так уже не рассуждаем. Отдайте мне его!
Раввин Левин усмехнулся и разжал пальцы. Ветер сник, и коричневое облако осело на землю. Он протянул Хоснеру фигурку:
– Вот.
Хоснер взял фигурку:
– Спасибо.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом Хоснер повернулся и ушел.
Хоснер быстро шагал вдоль гребня крутого склона, обращенного к Евфрату. Он посмотрел вниз. До реки было метров сто, и он задумался над тем, как Добкин рассчитывает спуститься здесь и остаться незамеченным, даже если будет темно.
У подножия холма, как раз у основания цитадели, вдоль берега росло несколько пыльных кустиков, похожих на клещевину. Рос здесь и колючий кустарник. Хоснеру было известно что ашбалы выставили там дозорные посты.
Евфрат манил прохладой. Хоснер облизал пересохшие, шершавые губы и двинулся на южную сторону оборонительной линии. Мужчины и женщины прекращали работу и смотрели на него, когда он проходил мимо. Хоснер ускорил шаг.
Он остановился на позиции Макклюра и Ричардсона, отметив для себя, что они хорошо оборудовали свой укрепленный пост. Огневая точка с прикрытием до уровня груди, а вокруг земляной вал с зубчатым верхом, как у миниатюрного замка. Был здесь и небольшой навес для защиты от солнца, сделанный из обивки кресел и из распрямленных пружин сидений. Навес трепетал на ветру и, казалось, едва держался.
– Похоже на Аламо.
Макклюр разломил пополам спичку и заострил один конец:
– А это и есть Аламо.
Оба с головы до ног были покрыты грязью и потом. Ричардсон аккуратно сложил свой китель офицера военно-воздушных сил и пристроил его на вырытую в яме полку, обернув парой женских панталон.
Хоснер нисколько не рассердился, увидев, что Ричардсон подумал обо всем заранее. Это внушало доверие. Хоснер принял официальный вид:
– Нам предложили условия, как вы, наверное, слышали. Принять эти условия мы не можем. Однако вы – другое дело. Вы можете сдаться без стыда и опасения. Риш будет удерживать вас в заложниках, лишь пока это необходимо, чтобы нигде в мире не стало известно о нашем местонахождении. Что бы ни случилось, вас освободят. Я абсолютно уверен, что он так и поступит. Им не нужны неприятности с вашим правительством. Я прошу вас покинуть нас. Так будет лучше для всех.
Макклюр сел, свесив свои длинные ноги, на край окопа, напротив Хоснера:
– Я чувствую, что нужен здесь. На южном склоне больше нет огнестрельного оружия. Я был здесь один прошлой ночью и, думаю, смогу остановить тех парней, если они попытаются взять склон именно тут. Кроме того, я внес немало усовершенствований в эту недвижимость. Я остаюсь.
Хоснер покачал головой:
– Мне не хочется, чтобы вы двое находились здесь. Это осложняет дело.
Макклюр некоторое время смотрел вниз на свои ботинки:
– Ладно, мне самому не хочется здесь оставаться. Но я не желаю и испытывать судьбу с ребятами Риша. Раз уж вы начнете сегодня вечером выбивать из него дерьмо, он чертовски быстро забудет, что мы соблюдаем нейтралитет, и станет тянуть из нас кишки, чтобы узнать о слабых местах обороны. Подумайте об этом.
Хоснер подумал и об этом. Бросил взгляд на Ричардсона:
– Полковник?
Вид у Ричардсона был несчастный. Между ними явно что-то произошло.
Полковник откашлялся:
– Я остаюсь. Но, черт побери, по-моему, вы могли бы попытаться переговорить с ними до заката.
– Приму ваш совет к сведению, полковник. И если кто-то из вас передумает… я должен буду поразмыслить об этом в свете сказанного мистером Макклюром.
– Сделайте это, – сказал Макклюр. – И пришлите сюда несколько керосиновых бомб, которые вы там изготавливаете. Я могу плюхнуть одну прямо в кусты внизу и поджечь кустарник на всем берегу.
Хоснер кивнул:
– Это мне нравится. Кстати, генерал Добкин сегодня вечером покинет укрепления после захода солнца и до того, как взойдет луна. Он будет уходить отсюда, с вашей позиции. Постарайтесь понаблюдать за часовыми внизу и за их привычками. Окажите ему помощь, какую сможете.
Макклюр не стал задавать вопросы, а просто кивнул.
Добкин стоял у большого круглого черного шара, который доходил ему до груди. Хоснер, покинувший позиции Макклюра и Ричардсона, видел, как тот рассматривает какой-то шар в тени левого крыла. Подойдя к Добкину, Яков спросил:
– Откуда это, черт побери?
Добкин поднял на него глаза:
– Выпало из хвостового отсека, когда он взорвался. Лежало здесь, на южном гребне, присыпанное землей. Лейбер нашел, когда искал всякое имущество. А я принес сюда.
– Очень мило. Что это?
Добкин похлопал по шару:
– Кан говорит, баллон со сжатым азотом.
Хоснер понимающе кивнул. Баллон находился в гидравлической системе. Сжатый газ выполняет гидравлические функции в аварийных ситуациях, пока весь не выйдет.
– Можем мы как-нибудь использовать его?
– Думаю, да. Это мускул. Энергия, ждущая высвобождения.
– Он полный?
– Кан говорит, что да. Здесь масса скрытой энергии, если ее выпустить. Тут есть клапан, видишь? – Хоснер постучал по баллону косточками пальцев. – Хотелось бы мне, чтобы нас осенила идея на этот счет. Еще одна небольшая проблема, чем занять нашу группу суперархивариусов. Праздные умы – игрушка дьявола… что напоминает мне… – Хоснер поднял вверх крылатого демона. – Что это?
Добкин осторожно взял фигурку и положил себе на ладонь. Долго разглядывал лицо божка, потом заговорил:
– Это Пазузу.
– Что-что? – Хоснер заулыбался, но Добкин не улыбнулся в ответ.
Ногтем большого пальца генерал соскреб грязь с увеличенного пениса.
– Демон ветра. Приносит болезнь и смерть.
Хоснер с минуту внимательно наблюдал за Добкином:
– Он… ценный?
Добкин взглянул на друга:
– Не слишком. Это терракота. И не какой-нибудь необычный экземпляр, но в хорошем состоянии. Кто его нашел?