При свете луны
Шрифт:
Посмотрев на полоску пластыря на сгибе локтя, Джилли увидела, что она разболталась, но пока закрывает место укола.
Дилан снял носок с правой ноги Шепа.
– По одной минуте на каждую ногу…
Подойдя ближе, Джилли наблюдала, как Дилан внимательно осматривает ступню брата.
– Если ему сделали укол, почему не в руку?
– …и одну минуту на голову…
– В тот момент он собирал картинку-головоломку, – ответил Дилан.
– И что?
– …две полные минуты, чтобы намылилось все остальное…
– Ты
– …и еще две, чтобы смыть мыло, – закончил Шеп. Потом добавил: – Котенок.
– Так сосредоточен, – продолжил Дилан, – что его нельзя убедить остановиться, пока паззл не собран полностью. Нельзя заставить его остановиться. И ему без разницы, что ты будешь делать с его ногами: ноги в собирании паззла не задействованы. Но ты не сможешь зафиксировать его руку.
– Может, его вырубили хлороформом, как меня.
Не найдя следа укола на правой ступне, Дилан ответил:
– Нет. Когда я уходил в ресторан на другой стороне улицы за нашим обедом, он собирал паззл, когда очнулся, привязанный к стулу, Шеп по-прежнему собирал паззл.
– Котенок, – повторил Шеп.
– Если бы его вырубили хлороформом, он бы не смог так быстро прийти в себя.
Джилли живо вспомнились свои ощущения.
– Котенок.
– А кроме того, хлороформ нанес бы Шепу намного больше вреда, чем тебе. Психика у него очень неустойчивая. Придя в себя, он бы или сильно возбудился, или свернулся в позе зародыша, отказываясь пошевелиться. Уж точно не смог бы так быстро вернуться к своему паззлу, словно ничего и не произошло.
Дилан снял носок с левой ноги Шепа.
На полоске пластыря красовался мультяшный котенок.
– Котенок, – сказал Шеп. – Шеп ставил на котенка.
Дилан осторожно отклеил полоску пластыря.
– Шеп выигрывает.
После инъекции не прошло и двенадцати часов. Ранка оставалась воспаленной и чуть вздулась.
Увидев, что Шепа постигла та же участь, что и ее, Джилли содрогнулась всем телом, хотя не могла понять, чем вызвана такая реакция.
Сняла со сгиба локтя полоску пластыря с кроликом. Увидела такую же воспаленную, чуть вздувшуюся ранку.
И под полоской пластыря с мультяшным щенком на руке Дилана они увидели ранку, ничем не отличающуюся от остальных.
Глядя на стену, в которой не так уж и давно был тоннель, Джилли сказала:
– С Шепом все иначе.
– «Эффект всякий раз, без единого исключения, интересный, – процитировал Дилан Франкенштейна, как цитировал раньше, – часто потрясающий, иногда положительный».
Джилли видела изумление на лице Дилана, сверкающую надежду в глазах.
– Ты думаешь, для Шепа он положительный?
– Я ничего не знаю о таланте… складывать, сворачивать пространство, может, и время. Не могу сказать, счастливый это дар или проклятье. Время покажет. Но теперь он говорит больше. И говорит непосредственно со мной. Я вижу, после того, что произошло, он меняется к лучшему.
Она знала, о чем думает Дилан и что не решается сказать, чтобы не искушать судьбу: благодаря этой инъекции, с помощью таинственной психотропной субстанции, Шеп, возможно, сможет найти выход из тюрьмы аутизма.
Быть может, Дилан правильно прозвал ее Негативной Джексон. Наверное, не ошибся, характеризуя ее столпом пессимизма, упрекая в том, что она не задумывалась ни над своей жизнью, ни над целями, которые ставила перед собой, а в других людях изначально подозревала только плохое. Но она не считала себя пессимисткой (оптимисткой, правда, тоже не считала), когда анализировала происходящие с Шепом изменения, чувствовала в них скорее опасность, чем надежду.
Глядя на красную воспаленную точку на ноге, Шеп прошептал: «При свете луны».
На его до тех пор наивном лице Джилли увидела не пустой взгляд и не смирение, не озабоченность, которая могла бы характеризовать его душевное состояние. В голосе слышались язвительные нотки, черты чуть заострились от горечи. Похоже, он испытывал злость, давно затаенную злость.
– Он уже произносил эту фразу, – заметил Дилан, – когда я пытался вывести его из нашего номера в мотеле, перед тем как мы встретились.
– Ты делаешь свою работу, – прошептал Шеп.
– И это тоже.
Шеперд сидел, поникнув плечами, руки держал на коленях, обращенные вверх ладони создавали впечатление, что он медитирует, но затуманенное лицо указывало на бушующую внутри бурю.
– О чем он говорит? – спросила Джилли.
– Я не знаю.
– Шеп? О ком ты говоришь, сладенький?
– Ты делаешь свою работу при свете луны.
– Какую работу, Шеп?
Мгновением раньше Шеп находился с ними в полном контакте, она воспринимала его как нормального человека, но теперь ушел далеко-далеко, словно они остались в Аризоне, а он снова перенесся в Калифорнию.
Она присела рядом с Диланом, взяла вялую руку Шепа в свои. Он не ответил на ее прикосновение. Рука оставалась безжизненной, словно у мертвеца.
Его зеленые глаза, однако, были живыми, только смотрели не на Джилли, не на Дилана, а на кого-то или на что-то, запечатленное в памяти, вызывающее глубокую тревогу.
– Ты делаешь свою работу при свете луны, – вновь прошептал Шеп. На этот раз злость слышалась как в голосе, так и отражалась на лице.
В этот момент Джилли не увидела ничего сверхъестественного, ей не открылись грядущие ужасы, но обыкновенная интуиция подсказывала: нужно быть начеку и ждать неприятных сюрпризов.