Приблуда

Когда объявился приблуда, доктор Скотт МакДаллан потел и ругался, пытаясь развернуть извивающееся тельце неблагодарного маленького демона — пытающегося родиться ногами вперед младенца.

Если бы не то, что все предыдущие роды миссис Цивоник были лёгкими и проходили без осложнений, он бы уже сделал кесарево сечение. Но повернуть младенца было несложно, и мониторы не показывали тревожных симптомов ни у матери, ни у ребенка, поэтому вместо того, чтобы сделать разрез и уложить женщину на больничную койку на несколько дней, он принял решение дотянутся до ручки ребенка и развернуть его в правильное положение. Миссис Цивоник держалась

хорошо, даже отпускала шутки, несмотря на кативший градом пот, и раздававшиеся время от времени, когда наступали схватки, мычание, всхлипы и стоны. Скотт как раз достал до ножек ребенка и задался про себя вопросом, почему он вообще решил, что это будет просто, стараясь при этом не обращать внимания на издаваемые Эвелиной Цивоник звуки, когда на него обрушилась волна эмоциональных страданий, достаточно сильная, чтобы заставить его выпучить глаза.

Невольный всхлип и резкое движение вызвали у его пациентки изумленный возглас:

— Док?

Скотт моргнул, борясь с подступающей паникой, и сумел выдавить из себя:

— Э-э, простите. Никаких проблем, вы в порядке и ребенок в порядке.

“Ради Бога, Скотт, возьми себя в руки! Пока твоя пациентка не решила, что ты такой же псих, как и некоторые из твоих предков. Которых сожгли на костре...”

Эвелина Цивоник приподнялась достаточно, чтобы взглянуть поверх своего раздутого живота.

— Это хорошо. Но вывыглядите не очень.

За дверью спальни семьи Цивоник Фишер — которому дозволялось разгуливать по дому и кабинету Скотта, но непо домам его пациентов — начал очень взволновано мяукать. Скотт на самом деле никогда не слышал, чтобы древесный кот издавал подобные звуки, а эмоциональный поток, который обрушивался на него от спутника, был достаточно мощен, чтобы он признался.

— Я, точнее мой древесный кот, не в порядке.

— Ваш древесный кот? — повторила она. В этой фразе пробился оттенок страха. На своих соседей древесных котов люди смотрели с благоговением и немалой долей тревоги, поскольку практически никто не был уверен, как следует вести себя в их присутствии.

— Да. Он расстроен, очень расстроен. Я не понимаю почему. — “Осторожнее, Скотт... тут ты вступаешь на тонкий лед”. — Я никогда не слышал, чтобы он издавал подобные звуки, — добавил он, взволнованно оглянувшись на закрытую дверь спальни.

— Ну, у меня пока до серьезной стадии дело не дошло, — неуверенно заявила Эвелина, на этот раз с большей тревогой. — Если с древесным котом беда, вам следует пойти посмотреть, что произошло. Если он поранился или заболел... ну, я-то никуда не денусь, так что вам стоит сходить посмотреть.

Профессиональная этика, конечно, не допускала подобных поступков. Оставить пациента посреди операции только для того, чтобы успокоить друга было недопустимо. Но и острое беспокойство Фишера оставить без внимания было нельзя. Фишер, естественно, знал, как открываются двери, а дверь спальни была закрыта, но не заперта. Скотт заколебался, разрываясь между потребностью убедится, что его драгоценный друг не подвергается опасности, и необходимостью помочь появиться на свет этому ребенку.

— Почему бы вам не позвать его сюда? — предложила Эвелина, правильно истолковав его колебания. — Ирина рассказывала нам всем про Фишера и показывала фотографии, но я никогда не видела древесного кота вживую. — Задумчивая нотка в её голосе мгновенно разрешила сомнения Скотта.

— Спасибо. Фишер! Зайди, Фишер, здесь не заперто!

Дверь распахнулась и через комнату по направлению к плечу Скотта метнулась

кремово-серая пушистая тень. Он тихо охнул от толчка, так как одна его рука всё ещё была погружена в лоно Эвелины Цивоник, где под его пальцами брыкался и ворочался ребенок.

— Мяу! — Древесный кот коснулся его щеки обеими передними лапами и нетерпеливо показал на окно.

— Что? Снаружи какая-то опасность?

Но ощущение, которое ему передавал спутник, который был рядом с ним вот уже почти двенадцать стандартных месяцев, говорило о другом. Со временем Скотт стал лучше разбираться в эмоциональных “посланиях” Фишера. Благодарить за это надо было нечто вроде способности к эмпатии, доставшейся ему от кельтских предков. “Способности”, которая на рациональном, научном уровне всё ещё казалась ему бредовой. Когда это впервые проявилось с Фишером, он решил, что у него в буквальном смысле галлюцинации. Истина определилась позднее — и это было чуть ли не хуже, чем галлюцинации. На Сфинксе наследие, полученное им от длинной линии знахарей, фокусников-шарлатанов и прочих разнообразных психов, встретило бы только скептицизм и насмешки. Но были человеческие миры, где претензии на способности вроде тех, что заявляли его более... экстравагантные родственники (все по материнской линии, слава Богу, так что фамилия МакДаллан никоим образом с этим не связана), наказывались заключением под стражу за мошенничество — или прямо считались проявлением безумия.

То, что он сейчас получал от Фишера, было ощущением не столько того, что снаружи какая-то опасность, сколько того, что кто-то снаружи вопасности. Или, возможно, в беде. Также было предельно ясно, что Фишер хотел, чтобы онвышел наружу, и немедленно.

— Фишер, я не могу сейчас выйти. Я пытаюсь помочь ребенку родиться.

Травянисто-зеленые глаза огорченно сверкнули. Древесный кот издал жалостный звук. И тут в доме раздался хор детских голосов.

— Папа! Иди скорее!

— Это древесный кот, папа!

— Тётя Ира! Быстрее! Здесь древесный кот!

— Он болен или ранен, или ещё что-то! Скорее, папа! Скорее, тётя Ира!

Скотт и Эвелина Цивоник обменялись удивленными взглядами.

— Идите, — решительно заявила Эвелина. — Я уже родила шестерых. Этот родится нормально, будете ли вы сидеть здесь и изнывать от беспокойства, или оторветесь на пять минут и, может быть, спасете чью-то жизнь. Вы единственный доктор на сотню километров. Если там раненый древесный кот, то прямо сейчас емувы нужнее чем мне. Кроме того, — она криво, измученно ухмыльнулась, — я смогу передохнуть от этой пытки.

Скотт залился краской; он продолжал попытки развернуть младенца одновременно пытаясь понять, что происходит с Фишером и “пытка”, по-видимому, было правильным словом для описания ощущений бедной Эвелины Цивоник.

Фишер снова прикоснулся к его щеке.

— Мяу? — звук брал за душу, отказать было нельзя.

— Спасибо, — с искренней признательностью сказал Скотт. — Я никогда не видел Фишера настолько расстроенным. Только туда и обратно.

Он вынул руку из матки миссис Цивоник и потянулся за полотенцем. Замечание о том, что Фишер расстроен сильнее, чем когда-либо раньше, не было вполне правдивым; но Скотту не хотелось говорить о ранениях, полученных им в тот день, когда они с Фишером свели знакомство столь достопамятным способом. Древесный кот спас Скотту МакДаллану жизнь. Самое меньшее, что он мог сделать, это отплатить той же монетой попавшему в беду коту.