Прибыль на людях
Шрифт:
В общем, неолиберализм прямой и первейший враг подлинной представительной демократии, не только в США, но и по всей планете, и он останется таковым и в обозримом будущем.
Несомненно, Ноам Хомский является ведущей интеллектуальной фигурой современного мира в битве за демократию и против неолиберализма. В 60-е годы XX века Хомский был выдающимся американским критиком вьетнамской войны, а в более широком смысле он стал, вероятно, самым проницательным исследователем тех методов, посредством которых американская внешняя политика подрывает демократию, подавляет права человека и поддерживает интересы горстки богачей. В 70-е годы XX века Хомский в соавторстве с Эдвардом С. Херманом начал исследование того, как американские средства массовой информации, специализирующиеся на производстве и передаче новостей, обслуживают интересы элиты и разрушают способность граждан реально управлять своей жизнью на демократический лад. Их книга «Как фабрикуется консенсус» (1988) остается отправной точкой для любого серьезного исследования того, как функционируют
На протяжении всех этих лет Хомский, которого можно охарактеризовать как анархиста, или, вероятно, точнее, как социалиста-либертарианца, был открытым, принципиальным и последовательным противником и критиком коммунистических и ленинистских государств и партий. Он воспитал несметное количество людей, в том числе и меня, в том духе, что демократия это не могущий служить предметом сделки краеугольный камень любого посткапиталистического общества, достойного того, чтобы в нем жить или же за него бороться. В то же время он показал абсурдность отождествления капитализма и демократии, равно как и мнения, что капиталистические общества даже в наилучших обстоятельствах когда-нибудь откроют доступ к информации или к принятию решений, которые выходили бы за пределы в высшей степени ограниченных и контролируемых возможностей. Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь иной автор, кроме, вероятно, Джорджа Оруэлла, приближался к Хомскому в столь систематическом разоблачении лицемерия правителей и идеологов как в коммунистическом, так и в капиталистическом обществах, претендующих на то, что их общество является единственной формой демократии, доступной человечеству.
В 90-е годы XX века все эти нити политического творчества Хомского от антиимпериализма и критического анализа средств массовой информации до трудов по демократии и рабочему движению слились воедино, итогом чего стала эта книга о демократии и неолиберальной угрозе. Хомский сделал много для того, чтобы вдохнуть новую жизнь в понимание социальных предпосылок демократии, черпая материал как у древних греков, так и у ведущих мыслителей демократических революций, свершившихся в XVII и XVIII веках. Он поясняет, что невозможно быть сторонником представительной демократии и в то же время отстаивать капитализм или какое-нибудь иное общество, разделенное на классы. Давая оценку реальной исторической борьбе за демократию, Хомский также показывает, что неолиберализм это не новая политика, а попросту современный вариант борьбы горстки богачей за ограничение политических прав и гражданских возможностей большинства. Возможно, что Хомский ведущий критик еще и мифологии естественного «свободного» рынка, этого вдалбливаемого в наши головы бодрого гимна о конкурентоспособности, рациональности, эффективности и справедливости рыночной экономики. Хомский подчеркивает, что конкуренция встречается на рынках довольно редко. Большая часть экономики контролируется огромными корпорациями, которые безраздельно господствуют на своих рынках и поэтому весьма редко сталкиваются с конкуренцией вроде той, что описывается в учебниках по экономике и о которой рассуждают политики в своих речах. Более того, сами корпорации фактически являются тоталитарными организациями и действуют вовсе не по демократическим правилам. То, что наша экономика опирается на подобного рода институты, серьезно подрывает нашу способность иметь демократическое общество.
Мифология свободного рынка также берется утверждать, что правительства это неэффективные учреждения, полномочия которых следует ограничивать, чтобы не нарушать магии естественного рынка laissez-faire. В действительности же, как подчеркивает Хомский, правительства играют ключевую роль в рамках современной капиталистической системы. Они щедро субсидируют корпорации и всесторонне способствуют реализации корпоративных интересов. А эти корпорации, ликующие по поводу неолиберальной идеологии, в действитель ности часто проявляют лицемерие: хотя они и стремятся к тому, чтобы правительства субсидировали их деньгами налогоплательщиков и защищали от конкуренции, но в то же самое время они хотят, чтобы правительства не облагали их налогами и не поддерживали интересы, отличные от интересов бизнеса, в особенности интересы бедных и рабочего класса. В настоящее время правительства разрослись как никогда, но при неолиберальном курсе их мало волнует удовлетворение некорпоративных интересов.
Ведущая роль правительств и политического курса находит свое наиболее наглядное выражение в возникновении глобальной рыночной экономики. Процессы, которые выдаются идеологами бизнеса за естественную экспансию свободных рынков через государственные границы, на самом деле носят совершенно противоположный характер. Глобализация это результат насильственного навязывания народам мира могущественными правительствами, особенно правительством США, торговых сделок и прочих соглашений, призванных облегчить корпорациям и богачам господство над национальными экономиками при отсутствии обязательств перед представителями этих наций. Данный процесс нашел наиболее наглядное выражение в создании Всемирной торговой организации (ВТО) в начале 90-х годов, а теперь в тайных совещаниях, направленных на заключение Многостороннего Соглашения по Инвестициям (МСИ).
В действительности именно неспособность неолиберализма к честному и искреннему обсуждению своей природы является одной из наиболее характерных черт этого курса. Критика Хомским неоли беральных порядков
Неолиберальную и корпоративную угрозу, нависшую над нашей экономикой, государственным устройством, журналистикой и культурой, Хомский описывает настолько ярко и впечатляюще, что у некоторых читателей может возникнуть ощущение полной беспомощности. В нашу эпоху деморализованной политики кое-кто может сделать еще один шаг и заключить, что мы запутались в этой регрессивной системе оттого, что увы! человечество попросту неспособно создать более гуманный, эгалитарный и демократический социальный строй.
В действительности наибольшей заслугой Хомского, возможно, является его твердая убежденность в том, что народы мира обладают огромной тягой к демократии, а также революционным потенциалом, обусловленным этим импульсом. Наилучшее доказательство такой возможности это та настойчивость, с которой корпоративные силы стремятся помешать существованию подлинной политической демократии. Правители мира прекрасно понимают, что их система создана для того, чтобы удовлетворять потребности немногих, а не большинства, и что поэтому большинству никогда не может быть позволено оспаривать и изменять корпоративное правление. Даже в фактически существующих стреноженных демократиях корпоративное сообщество непрестанно работает над тем, чтобы вообще не допустить публичных дебатов по важным вопросам, вроде МСИ. А сообщество бизнесменов тратит громадные деньги, финансируя PR-аппарат ради того, чтобы убедить американцев, что наш мир лучший из всех возможных. Следуя этой логике, время беспокоиться по поводу возможности социальных изменений к лучшему наступит, когда корпоративное сообщество перестанет заниматься пиаром и подкупом на выборах, позволит существовать средствам массовой информации, выражающим всю палитру мнений, и спокойно установит подлинно эгалитарную представительную демократию, так как уже не будет бояться власти большинства. Однако нет оснований полагать, что такой день когда-нибудь наступит.
Самые громкие речи неолибералов сводятся к тому, что у существующего положения нет альтернативы и что человечество достигло своего наивысшего уровня. Хомский подчеркивает, что в прошлом было несколько других периодов, которые, как было принято считать, знаменовали собою «конец истории». К примеру, в 20-е и 50-е годы XX века американские элиты утверждали, что их система работает, а умиротворенность масс отражает широко распространенную удовлетворенность существующей ситуацией. Но события, последовавшие вскоре, высветили весь идиотизм этой веры. Я предполагаю, что как только демократические силы запишут на свой счет несколько ощутимых побед, в их жилах вновь заструится живая кровь, а разговоры о том, что нет возможных надежд на перемены, отправятся туда же, куда ушли все прежние фантазии элит насчет того, что их славное правление будут тысячелетия чтить как святыню.
В нашу эпоху, когда имеются обладающие громадным потенциалом технологии для улучшения условий человеческого существования, мысль о том, что статус-кво не имеет лучшей альтернативы, сегодня выглядит еще менее правдоподобной, чем когда-либо в прошлом. Правда, всё еще неясно, как установить жизнеспособный, свободный и гуманный посткапиталистический строй, да и сама эта идея выглядит утопично. Но при каждом продвижении в истории от отмены рабства и установления демократии до упразднения формального колониализма приходилось изменять идеи там, где прежде это было невозможно сделать, поскольку прежде этого не делали. Со своей стороны, Хомский стремится подчеркнуть, что организованная политическая деятельность определяет ту меру демократии, какая у нас есть сегодня: всеобщее избирательное право для взрослых, права женщин, существование профсоюзов, гражданские права и свободы, которыми мы пользуемся. Даже если сама идея посткапиталистического общества кажется непостижимой, мы все-таки знаем, что политическая деятельность человека может сделать мир, в котором мы живем, более гуманным. А когда мы приблизимся к этой идее, мы, вероятно, вновь обретем способность мыслить о создании политической экономии, основанной на принципах сотрудничества, равенства, самоуправления и индивидуальной свободы.