Причём тут менты?!
Шрифт:
— Угу! А потом общественники обмоют наши трупы. Ладно, пошли. У Михалыча, на верное, все готово!
Все же роль случая чертовски велика в нашем мире броуновского движения за мир и права человека! Ведь что бы ни говорили почитатели рациональных методов познания, не думаю, чтоб это дело было раскручено, если б два напуганных журналиста не решили бы пойти против могущественного концерна. Но Гаррику слишком уж не хотелось оказаться «огорченным до безобразия» кастетами «астратуровских» боевиков, а меня все еще тянуло показать Корневу твердость своей жизненной позиции. Только
— Слушай, а не мог он тоже направляться к Михалычу?
— Вряд ли! Мы ж решили, что сегодня ему растачивать ствол уже поздно! Но! Он может теперь к нему зайти. Ведь вроде б ты его с ним знакомил?
— Тогда же, когда и с тобой!
Этот разговор не предназначался для чужих ушей, но шептаться не имело смысла: вечерняя смена продолжила труды, и зарычали станки, завизжали фрезы. Михалыч блаженно засыпал в раскуроченную жестянку из-под «Ланы» поваренную соль.
— Слушай, тогда, может, уведем его сейчас с работы? Дадим твою пинту «Маккор-мика», запить-то он ей согласится… и домой отвезем. Просто если завтра появится новая статья за подписью В. Иванов, очень не хочется, чтоб в ней оказались свидетельские показания!
— Заметано! Он его и позже найдет, но — хоть не завтра! А может, звякнем сейчас твоим друзьям и отдадим им Василиваныча? И никаких статей!
Он так шутил, милый Гаррик!
— Готово, Михалыч?
— Ваши игрушки? Готовы, ясно!
— Нормально сделал?
— Да что мне, впервой! — он наклонил жестянку с антистатиком и нацедил с полстакана задумчивой жидкости.
Даже сам Михалыч посмотрел на получившийся коктейль несколько скептически, вновь оттопырил нижнюю полную губу и прищурил глаз.
— Тебе хватит, Михалыч? — Гаррик положил на стакан расправленную пятидесятидолларовую купюру.
Из глаз токаря-кудесника моментально улетучился всякий скепсис, он кивнул, убрал купюру в нагрудный кармашек синего комбинезона.
— Так и знал, орлы, не подведете! Вы — не то, что некоторые! Норовят, понимаешь, заказ забрать, а с деньгами тянут! Не учитывают специфики момента, нет!
Сперва Михалыч в полмомента опрокинуд в рот стакан «Ланы», затем крякнул и только после этого выдвинул ящик стола и вы-тащил промасленную тряпку, в которую завернул «заказ». Ствол одного из револьверов был еще теплым на ощупь. Гаррик придирчиво исследовал дуло, затем с довольным видом кивнул.
— Запей, Михалыч! — он протянул слесарю «Маккормик». — Ты сегодня свое отработал.
— Ни Боже ж мой! — по-старорежимному отказался Михалыч. — У меня норма! Баночка «Ланочки» и все, даже если вся заводская администрация обступит и скажет: «Пей, Михалыч!» — откажусь. Тем более что есть вечером дельце одно, есть. Так что Михалыч норму держит, чего и вам советует.
Мы уже уходили, но на миг мне стало интересно — что там люди придумывают?.
— А что, Михалыч?
— Так она потому и «усовершенствованная», что пронюхали, змеи, как она людям жить помогает, и специального яду подсыпали.
— Пили бы вы лучше водку, Михалыч!
— Лучшая водка в мире — это «Лана». А лучшее в «Лане» — спиртовая основа. А лучшее в спиртовой основе — это то, что я ее пью. Ну, бывайте, орлы!
Спрятав стволы спереди, за поясами — Гаррик уверял, что при обыске охлопывают только карманы и под мышками, — мы вышли из цеха.
Гаррик! Дима! — аккуратненькая при ческа Василиваныча казалась чуть взлохмаченной, но в целом он явно пришел в себя. — Вы извините, рука просто болела, да и глупость про «некоторых журналистов» я тоже сгоряча написал. Спасибо, что помощь предложили. Только, извините уж, не знаю, боюсь не могу вам свои новые координаты оставить.
Но. думаю, неплохо было б связь поддерживать. Правда! Вас в ближайшие дни, может, даже сегодня вечером, дома застать можно будет?
— Нет, Василиваныч! Мы тоже на нервах все! — сразу же отрезал Гаррик. — Не одному тебе бандюги угрожают! А нам нужно три дня продержаться да полосу про этот долбаный «Астратур» запустить. Так что — как ты к нам, так и мы к тебе! Дашь тебе координаты, ты ж не утерпишь, в газете тиснешь! Помочь поможем, но вот насчет новых координат — не обессудь, как говорится.
— Ну… давай, говори, нужно тебе сейчас что-нибудь конкретно? Может, побеседовать с кем? — включился и я.
— А…
Мне даже стало его немного жалко, его Детские глазки вновь забегали — жалостливо и растерянно. Может, я и придумал бы, какой связной номер оставить несчастному Васили-ванычу, но в этот момент у меня в душе вдруг возникло ощущение, что вот-вот может случиться что-то непоправимое. Причем можно было догадаться, что именно! Я вспомнил про невыключенную плиту!
— Так! У меня появилось срочное дело!
Гаррик, дай денег на тачку, быстрее! Встретимся в условленном месте, хе! Все-все-все! Убегаю, это вопрос жизни и смерти, серьезно!
У меня получилось убедительно высказаться! Василиваныч вновь засветофорил: позеленел, затем пожелтел и опять покрылся пятнами нездорового румянца. Не знал, что пулевые ранения способствуют обретению повышенной чувствительности! Раньше он таким не был!
— Что стряслось? — поинтересовался Гаррик, протягивая мне худенькую пачку «единичек» и еще три бумажки по пять долларов. — Столько хватит?
— За глаза! А что стряслось — попробуй сам вспомни, по-моему, кто-то недавно хотел кофе, а потом, после некоего выстрела, сразу позабыл о кофейнике, не так?
Прозвучало как пароль для непосвященного Василиваныча. Но Гаррик сообразил и, напустив на себя многозначительный вид, согласно покачал головой:
— Да, тебе лучше поспешить…
— Что?! Что?! — еще больше занервничал Василиваныч.
— Не нервничай. Это не по твою душу. Пока! — Я хотел попрощаться, но получилась ерунда: пока, мол, не по твою душу, только пока!