Приди, сладкая смерть

Хаас Вольф

— Ирми была с одним из коллег моего отца.

— С кем?

— Ты его уже не застал.

Она протерла стойку бара розовой тряпкой «веттекс» и бросила этот «веттекс» в только что опорожненное мусорное ведро, а потом понюхала пальцы и брезгливо скривилась, а потом сказала:

— Я уже и не помню, как его звали. Все его называли просто «парень из Лунгау», Лунгауэр. Хотя он вовсе не лунгауец, он из Бургенланда. Понятия не имею, почему его так называли.

— И он что, бросил Ирми?

— Нет, они даже собирались пожениться. Они хорошо подходили друг другу. И вообще, я тебе скажу, он был довольно приятный человек.

— И что?

Она вымыла руки, обтерла о брюки и снова понюхала пальцы.

— С ума сойти, никак

от запаха тряпки этой веттексной не избавишься. Этот Лунгауэр все время на семьсот сороковом ездил. Не на новом, а еще до того, как они новый получили. Это был самый старый семьсот сороковой. У него каждую неделю что-нибудь чинить приходилось. Но Лунгауэр был механиком, он в основном сам для себя ремонтировал. В награду ему разрешали все время в этом старом корыте ездить, потому что Молодой так на ремонте экономил.

— И сколько он уже не работает?

— Не меньше года, наверное, прошло.

— Он что, аварию устроил?

— Не он устроил. Но попал.

— Не он устроил, но попал? Сегодня, видно, где-то словарь взорвался, мне сплошные ошметки слов попадаются.

Ты ведь не забывай, клубничная песня у него до сих пор еще не совсем переварилась.

— Однажды они собрались вдвоем отремонтировать выхлоп. Это даже не на семьсот сороковом было. Но он всегда был готов помочь, такой был человек. — Ангелика сосчитала пачки сигарет и забрала деньги. — В общем, один болт совсем расплавился, поэтому другому водителю понадобился помощник. Они оба стояли под подъемником. Лунгауэр придерживал, а другой упирался изо всей силы в отвертку. А потом у него рука соскользнула, и он попал отверткой прямо в правый глаз Лунгауэру.

— Вот дерьмо!

— И со всей силой прямо в самый мозг.

— Вот дерьмо. — Ему стало так больно, когда он представил себе это, что он едва не вскрикнул.

— Да, тут так и хочется это слово заорать.

— Дерьмо, — очень тихо сказал Бреннер. Конечно, картина не из приятных. И когда порой бездумно говорят, что у кого-то шарики в голове развинтились, на самом деле обычно никто всерьез не желает, чтобы кто-то отверткой затянул эти шарики.

— Он выжил?

— Выжить-то выжил. Но с большими оговорками. Инвалидная коляска. И в умственном отношении тоже. Так и ведет растительное существование. Знаешь, когда говорят, что лучше бы ему дали умереть. Он даже говорить теперь толком не может, вообще ничего не понимает, что происходит.

Бреннеру история так запала в душу, что он некоторое время вообще ничего не говорил. А потом он все-таки решил узнать:

— Кто был тот, другой?

Ланцева дочка выставила перед собой рядком ликерные бутылочки. Клубника. Малина. Киви. Шоколад.

— Да Бимбо.

Вот дерьмо, подумал про себя Бреннер.

Ангелика измерила связкой деревянных линеек, сколько осталось в бутылках шнапса, и записала результаты в школьную тетрадку в клеточку.

Со всей силой прямо в мозг.

Мысль причинила Бреннеру такую боль, что он едва не вскрикнул. Мысль, со всей силой ударившая его прямо в мозг: ведь пуля с самого начала предназначалась Ирми. Ведь убийца стрелял сквозь Штенцля, чтобы запутать след.

— Что ты там свистишь?

— Понятия не имею, — сказал Бреннер. Хотя давно у него уже не было такой ужасающей ясности, как в это мгновение.

11

Пока Бреннер молча наблюдал за действиями Ангелики, заканчивавшей уборку в Golden Heart, он сделал интересное открытие: если, к примеру, ты как детектив слишком много думаешь о смерти, то смерть может для разнообразия взять и тоже подумать о тебе.

Хотя ведь говорится же, что у смерти холодные руки. А рука, которая сжала сейчас сзади шею Бреннера, была теплой. И рука, которая вывернула ему руку за спину, тоже была вполне нормальной на ощупь. Не хочу говорить — человеческой, потому что если тебе едва не выдернули плечо из сустава, то не очень хочется говорить про человечность, какое бы там тепло ни было. И первым впечатлением от чужого колена было, что оно в первую очередь не холодное, а очень твердое, и от этой твердости ребра Бреннера тотчас переломились, как зубочистки.

Но ведь что интересно. В ребрах он сначала совсем ничего не почувствовал. Только вдохнув, он это в первый раз почувствовал. Вернее сказать, попытавшись вдохнуть. Считай, приступ удушья. Из-за этого Бреннер чуть не перепутал обоих рабочих «Ватцек-бетон» с самой смертью. Хотя водители бетоновоза его даже не ударили. Они просто затолкали его в крохотный продуктовый подъемник, так что пока они опускали его в подвал, Бреннер подумал, что спускается в ад.

При этом внизу было куда красивее, чем наверху, ты представь себе что-то вроде игорного зала в Лас-Вегасе. Плюш, зеркала и все такое. Я лично в Лас-Вегасе не был, но телевизор-то на что! В Зальцбурге я был однажды в баре «Лас-Вегас», и хочешь верь, хочешь нет, в четыре утра я там познакомился со слепой женщиной. Вообще-то интересная история, но не для детей до шестнадцати, к сожалению. Ну, не важно, на чем я остановился? Значит, салон «Лас-Вегас» под Golden Heart. Размером он был примерно как бар в подвале у спасателей, но гораздо более элегантный. С громадным бильярдным столом, какой бывает у англичан. Вот это народ: ездят по левой стороне, столы бильярдные — громадные, и принцы лопоухие. Ну, не важно. Все равно на бильярдном столе в Golden Heartв этот момент никто не играл.

Игроки сидели за другим столом и передавали по кругу стаканчик с костями: шеф Ватцек собственной персоной. Шеф Союза спасения собственной персоной. И Берти собственной персоной.

— Хорошо, что вы наконец пришли, — сказал шеф Союза спасения и встряхнул стаканчик с костями. — У нас как раз одного человека недостает.

Потому как Берти костей не бросал. Трудно бросать кости, если обе руки у тебя за спиной прикованы к бильярдному столу. Но ведь что интересно! По сравнению с двухметровым Малышом Берти английский бильярдный стол с точки зрения пропорций был в полном порядке.

Когда Бреннер выбрался из подъемника, он опасался, что сломанное ребро вот-вот выйдет у него наружу из груди и шеф Ватцек возьмет да и перепутает ребро со стволом пистолета и застрелит его, считай, из соображений самообороны. Но, слава богу, ребро наружу не вышло. Это было лишь субъективное впечатление, исключительно от боли.

А в следующее мгновение старик Ватцек лично проверил, есть ли у Бреннера оружие. Хотя рабочие, конечно, уже наверху, в Golden Heart, забрали у него глок. Но рекламной фразой компании «Ватцек-бетон» было выражение «безопасность не помешает», а «Ватцек-бетон» придерживался его и в частной жизни. Понятное дело, для Бреннера приятного в этом было мало Представь себе что-то вроде операции на открытом сердце, когда такой вот неотесанный мужлан без наркоза давит тебе на сломанное ребро.

Но зато Штенцль был сама вежливость. Он выдвинул для Бреннера стул и сразу начал бросать кости, как будто Бреннер был его давнишним приятелем по игре в кости.

— Сорок три, — сказал он и подвинул Бреннеру стаканчик с костями. А Бреннер уже знал, что ему нужно делать. Потому как ты можешь много чего забыть из того, что изучают в школе полиции, но вот правил игры в кости не забудешь никогда.

Это все равно как плавать никогда не разучишься, или, скажем, «Отче наш», или на лыжах ходить. Трясешь стаканчик, с треском шмякаешь его на стол, потом приоткрываешь так, чтобы выпавшие очки были видны только тебе самому, потом говоришь число, а остальные должны угадать, правду ты говоришь или нет, — этого ты никогда не забудешь.