Приемный покой
Шрифт:
Сейчас Колода высмотрела у конкурентов на тряпочках в траве блеск золотых монет и завистливо толкнула сожителя в бок. Тот уже пребывал в задумчивости, не обращая на происходящее внимания. Повышать на него голос Колода побаивалась — места чужие, говорят не по-русски, следовало радоваться, что подают и не гонят. Она опустила голову, искоса наблюдая за входящей в ограду дамой в коротких штанишках и туфлях на трех тонких каблуках. Выше желтых облегающих шортов на даме была переливающаяся вычурная блузка с несколькими сверкающими брошками и шляпка с широкими полями. Даму сопровождали три мужчины в одинаковых чёрных мундирах и серебряными лампасами на тёмно-синих брюках. Пуговицы, ремни и аксельбанты Колода разглядывать
Перед ней на дорожке остановились уже знакомые туфли и две пары остроносых чёрных ботинок. Звуки чужой речи неясной мелодией прозвенели в воздухе. Колода прекрасно поняла, что обращаются к ней, но даже не шевельнулась. Она старалась ничем не отличаться от тех, кто сидел сейчас возле входа в здание. Они с сожителем довольно долго наблюдали за ними, прежде чем в первый раз рискнули войти в ограду и сесть у дорожки, так что обычаи Колода знала.
На мешок, сверкнув под солнцем, упали одна за другой четыре монеты. Скосив глаза, женщина с удовлетворением убедилась, что одна из них — золотая. Сидевший рядом сожитель полностью отрешился от действительности. На него музыка действовала, как стакан хорошего вина — расслабляла и поднимала настроение. Женщине же всё вокруг было по фигу, падали бы монетки на расстеленный мешок.
Вскоре среди монеток на мешке лежал каравай здешнего хлеба, несколько плодов, точь-в-точь хурма, и пара довольно новых сапог для Чапая. Золотых монеток, пригодных для того, чтобы вернуться с ними домой и загнать менялам, было всего две. Серебро и медь тащить на Землю смысла не имело. Их сожители могли потратить здесь, в известной им таверне. Хурму Колода слопала тут же, улучив момент, когда и на дорожке входа и на расположенной подальше дорожке выхода никого не было.
Они поднялись, когда смолкла музыка. Чапай сразу занервничал, прямо затрясся. Он всегда боялся, когда надо было вступать в какие-то отношения с местными жителями. Оттого и ужин заказывала Колода, и расплачивалась тоже она. Впрочем, женщина лишь тыкала пальцем в блюда на соседних столах и что-то мычала, а официант в тёплом цветастом халате сам брал монетки с её ладони и приносил им еду. Может, он брал с них больше, чем надо, но как проверишь? Да и смысла не было: претензии ему, не владея местным языком, всё равно не предъявишь.
Озираясь по сторонам, Чапай жадно хлебал густую похлёбку с бараниной.
— Смотри, наливают! — толкнула его ногой сожительница.
Сожитель посмотрел на официанта. Колода лихорадочно шептала, что надо и им сделать заказ. Золотого, если что, должно хватить.
— Помолчи, дура. Посмотрим, как люди это пить станут.
Женщина покорно затихла. Действительно, следовало убедиться, что в принесённом официантом кувшине было именно спиртное. Кто знает, может, здесь кумыс какой подают или воду минеральную. Так оно и оказалось. Обедающие лениво прихлебывали из темно-зеленых стаканов, не придавая напитку никакого значения. Что Чапай, что его сожительница привыкли выхлебывать оказавшиеся в их стакане спиртное единым махом, и сейчас разочарованно вздохнули.
Уже который раз пребывая на Паперти, они так никуда и не ходили, кроме здания, которое считали храмом, и таверны. Сквозь ровные ряды деревьев неподалёку виднелись крыши дворцов с башенками и статуями, но к ним сожители не приближались. Чужой мир, со своими законами, вдруг случайно нарушишь. Наверняка, полагал Чапай, здесь есть свои менты: а они в любом мире к бомжам настроены неблагожелательно. Колода ментов не боялась, просто её ничего, кроме подаяния и жратвы, не интересовало.
Поев, они вернулись в садик и присели на скамеечки, соприкасаясь коленями. Стоило им опустить на скамейки ладони, как их обоих словно подбросило. Неуклюжее тело Колоды не удержалось на каменистом выступе, и сожителю пришлось схватить её за ногу — иначе кувыркаться бы ей до самой воды. Проклиная крутизну, они выкарабкались на тропу. В раннем утреннем свете река вытянулась изгибающейся серебряной лентой.
— Хорошо-то как, — сообщил сожительнице растроганный Чапай.
Его так вдохновил удачный поход, что он даже простодушно возрадовался наступающему утру.
— Пойдём, чего встал, — охладила его мечтания Колода и заковыляла в сторону дома.
Когда открылись магазины, Чапай вернулся с обмена, радостно осклабившись. В руке у него была полная сумка, из которой он гордо вытащил бутылку вина и водрузил на стол. Пока он выкладывал продукты в холодильник, Колода, как была, в халате, помыла стаканы и быстро нарезала хлеб. Но отметить удачный обмен сожителям не удалось. В распахнувшуюся дверь протиснулся плечистый бритоголовый парень, недобрым взглядом разом пригвоздив к месту и Чапая, и его сожительницу. Вошедший следом за ним второй, в такой же кожаной куртке, но с волосами на черепе, радостно загоготал:
— А, так мы прямо к столу поспели, Оклад! Глянь, чего нынче бичи жрут?
— Ты такую погань даже с перепоя пить не станешь, Толян, — ответил ему первый.
Вынув из кармана тяжелый угловатый кастет, он принялся его надевать. Толян сокрушенно покачал головой:
— Слышь, бомжи, Оклад парень резкий. Садист где-то даже. Я бы вам посоветовал быстренько золотишко сдать. Глядишь, он подобреет, и челюсти вам ломать не станет.
Оклад надел кастет и для пробы ударил им в стол. На грязных досках появились четыре заметных вдавления. Колода икнула и попыталась было заголосить. Тогда Оклад легонько шлепнул её по щеке, отчего женщина отлетела в угол.
— Ну что, мужик, будешь смотреть, как я твою бабу изуродую, или сразу рыжьё выложишь?
— Да нет у меня золота! Всё, что было, сегодня поменял!
— Ты мне песни не пой, золотишко меняешь постоянно, значит, имеешь где взять. Веди туда, где оно есть, — предложил Толян Чапаю, завороженно разглядывающему блестящий кастет, вплотную приблизившийся к его носу. Спустя десять минут и Чапай, и его сожительница уже руководили братками, пытающимися примоститься на каменные выступы склона.
— Ну и где здесь твоя дверь, долбаный Чапай? — спросил мужчину третий браток, которого окликали Солодом.
— Там, мы всегда так садились, она и открывалась, — стоял на своём Чапай.
— Тогда вот что. Садись туда сам со своей бабой, а пацаны вас за шею подержат, чтобы вы, бомжи, смыться не попытались. Пацаны, вы их за горло крепче держите. Если дверь не откроется, дышать им уже будет незачем…
Колода ещё попыталась что-то пискнуть, но мощные лапы Толяна сдавили ей горло так, что она не могла даже хрипеть. Мужчина и женщина сплелись коленями, положили ладони на камень — и секунду спустя руки братков уже сжимали пустоту.
— Солод, дебил, ты чо насоветовал! Бомжи, в натуре, слиняли! Теперь нас Огурец по столу, как блины раскатает!
— Не гундось, Толян! Здесь какой-то трюк. Поднимайтесь, подождем их здесь. А ты, Оклад, мухой к бомжам в дом лети. Если их там нет, то хоть хату обшмонаешь.
Солод зря храбрился. Чапай с Колодой так и не вернулись. Оклада повязала милиция, которую вызвали соседи, заметив, что в Чапаевом жилище нагло распоряжается посторонний. Ему вменили кражу со взломом, а оставшимся на свободе браткам, Солоду и Толяну, вышеупомянутый Огурец убедительно указал на допущенные ошибки. Впрочем, их здоровье довольно быстро пришло в норму. Золото привычным путем переместилось от скупщика к ювелиру, и было тем переплавлено. Если ювелир и задумался о происхождении невиданных ранее монет, то ни с кем своими предположениями не поделился.