Приемыш черной Туанетты
Шрифт:
В этот день она дремала с полузакрытыми глазами, так как боялась пропустить покупателя, которого привлекут фигурки Эсмеральды или Квазимодо. «Уж давно бы приезжим пора показаться на улице, – говорила она сама с собой. – Я знаю среди них такого, который наверняка купит эти штучки!»
Вдруг глаза ее широко раскрылись, она вскочила с сиденья и устремила взгляд вдоль улицы Канала.
– Не будь я Селина, это Лилибель! И чего этот мальчишка явился так рано? Ведь я послала его на берег и не велела возвращаться, пока он не продаст товар!
Филипп перестал свистеть и с удивлением смотрел на Лилибеля, который медленно,
– Ну, посмотрите-ка на этого мальчишку: на кого он похож?! – закричала Селина пронзительным голосом, рассчитанным специально на Лилибеля. – Я отпустила его из дому чистеньким, как куколка, а теперь, не угодно ли, он весь грязный и ободранный, как поросенок! Наверное, шатался по берегу с такими же сорванцами, как сам. Подойди-ка сюда! – И она угрожающе протянула вперед руку, от которой Лилибель ловко увернулся. – Ступай сюда, говорят тебе, – изувечу!
Лилибель, не обращая внимания на страшную угрозу матери, ловко держался на почтительном расстоянии от нее, пока не спрятался за колонной, где сидел Филипп. Филипп хохотал, несмотря на гнев Селины, а из-за него, из безопасного убежища, выглядывал маленький плут, лукаво улыбаясь.
– Подойдешь ли ты ко мне? – кричала Селина, вне себя от гнева. – Попадись только мне в руки! – И она вскочила с такой стремительностью, что уронила в кувшин с лимонадом опахало, опрокинув заодно и Дею; та тоже вскочила в испуге, ошеломленная. Даже Гомо поднялся, но, спокойно втянув ноздрями воздух, вернулся в свой угол и улегся снова. Он не тревожился – подобные сцены между Селиной и Лилибелем были обычным явлением.
– Подойдешь ли ты ко мне? – кричала Селина, вне себя от гнева. – Попадись только мне в руки!
– Слышишь ты, что тебе говорят? Подойди ко мне и расскажи, куда ты девал корзину! – И, перегнувшись через стойку в неудержимом стремлении схватить виновного, Селина чуть не разбила вдребезги фигурку Квазимодо, опрокинув по пути целую вазу с цукатами на тротуар.
Лилибель не удержался от соблазна и стал подбирать рассыпавшиеся сладости, что позволило матери схватить его, наконец, за шиворот и потащить на строгий и беспощадный суд.
Попав в плен без надежды на освобождение, Лилибель мгновенно состроил гримасу оскорбленной невинности и, часто моргая, начал рассказывать очередную историю – будто он упал в реку и его еле вытащили.
– А где ж твоя корзина? Куда ты девал корзину? – визжала Селина, тряся Лилибеля с такой
– Она пошла ко дну, – хныкал Лилибель, вращая глазами и всхлипывая.
– Пошла ко дну, – медленно повторила Селина. – Смотри, дитя, правда ли это? Ты знаешь, я не люблю лгунишек! Я сломаю на тебе вот эту самую палку нынче же вечером, если окажется, что ты соврал!
– Это так же верно, ма, как то, что я стою перед тобой, – храбро уверял Лилибель. – Я уронил ее в воду.
– Как же ты уронил ее в воду? Расскажи, как ты попал к реке? – И Селина подкрепила свои вопросы новой встряской, от которой у Лилибеля застучали зубы и струйки воды потекли с его лохмотьев на белый передник матери.
– Вот как это случилось, – бормотал Лилибель, спеша объясниться. – Я был на берегу – там крючники грузили уголь на большой пароход; только что собрался я разложить пирожные, как громадный детина налетел на меня и столкнул в воду! О, ма, я чуть не утонул, я был совсем мертвый! – с плачем говорил Лилибель, расчувствовавшись от собственных слов. – Я спасся только по милости одного крючника: он зацепил меня и вытащил.
– Не думаю, чтобы это была правда, Лилибель, – проговорила Селина с сомнением, слегка разжимая пальцы.
– Верно, ма, это так!
И Лилибель для большей убедительности вращал глазами и выделывал губами разнообразные гримасы; но Селина не выпускала его из рук и испытующе смотрела.
– Нельзя тебе верить, Лилибель. Я сейчас узнаю, падал ли ты в воду и уронил ли корзину в реку, – внушительно продолжала Селина. – Но если ты и сказал правду, то в твоей корзине оставалось немного пирожных, когда ты уронил ее: твое брюхо туго-претуго набито ими. Негодный, мерзкий мальчишка! Тебе это с рук не сойдет. А пока убирайся прочь с моих глаз и ложись вон там, возле собаки: это самое подходящее для тебя место!
И, звонко шлепнув сына, Селина затолкала его под стол, к Гомо, где мальчуган и расположился, радостно хихикая и прислоняясь головой к собаке; через несколько мгновений маленький пройдоха спал так же крепко и безмятежно, как его четвероногий сосед.
– Теперь ты видишь, Филипп, какое это сокровище, – обратилась Селина к Филиппу, ожидая от него сочувствия. – Тут и сомневаться нечего! Он, наверное, сам слопал все цукаты и пирожные, а корзину выбросил! Бог мой, да он совсем разорит меня, если я буду посылать его с товаром. И в кого он уродился, такой озорник? – продолжала Селина задумчиво. – А я еще дала ему имя в память его покойных сестренок, двух прелестнейших малюток, каких только видел свет; они были такие же милые и добрые, как барышня Дея. Я всегда говорю: девочки – счастье, а мальчишки – беда!
– Селина, да ведь и я мальчик, – прервал Филипп. – Разве я тоже так плох?
– Нет, нет, золотой мой, ты очень славный мальчик; но вы, белые, совсем другое дело, и мальчики у вас другие.
– Подумайте только, Селина, ведь Лилибель мог утонуть, – кротко промолвила Дея. – Как бы вы тогда горевали!
– Этот мальчик да утонет?! Ну, нет, дитя мое! Я боюсь, он взлетит когда-нибудь на виселицу. Как ни возись с ним, хорошее к нему не пристает. Немало горя я от него натерпелась!..
С этими словами Селина привела в порядок стойку и поставила «Квазимодо» на прежнее место. Несмотря на неожиданную перепалку с Лилибелем, она не теряла надежды найти покупателя.