Приемыш черной Туанетты
Шрифт:
— Я не могу заставить его понять это! Правдивость — его отличительная черта. Я могу отменить уроки танцев, но не могу наказывать Филиппа за правду.
Глава 21
Бедная кукла падает в обморок
Прошла зима, и наступило время ранней весны. Филипп стал беспокоиться и тосковать по дому. Мистер Эйнсворт
Однажды за уроком рисования — Филипп ежедневно занимался с начала зимы и сделал успехи, приводившие мистера Эйнсворта в восторг, — он вдруг оторвался от работы и спросил с тревогой в голосе:
— Скоро мы уедем, папа? Уже март, а вы говорили, что мы уедем в марте.
— Разве тебе не нравится здесь, Филипп? Здесь хорошо. Мне не хочется уезжать, пока стоят эти чудесные дни.
— Но, папа, отцу Жозефу уже время вернуться, а я должен быть дома к его приезду.
— Почему должен?
— Потому что у меня его «дети», и я должен передать их ему. Он оставил их мне только до своего возвращения, и нехорошо задерживать их дольше. Да мне еще нужно кой о чем расспросить его.
— О чем, Филипп? Что тебе нужно спросить у него?
— О моем отце и матери. Мамочка говорила, что он мне все скажет, что у него лежат какие-то бумаги для меня.
— В самом деле? Она это говорила? — изумился мистер Эйнсворт. — Почему же ты не сказал мне этого раньше?
— Не догадался, папа. Да это было бы ни к чему, раз он уехал. Но теперь, если он вернулся, мне ужасно хочется повидать его и расспросить.
— И я хочу повидать его, дорогой мой. Я напишу священнику церкви св. Марии — отец Мартин, кажется? Он известит нас, вернулся ли отец Жозеф и куда ему можно написать.
— Да, отцу Мартину это должно быть известно, — подхватил нетерпеливо мальчик. — А нельзя ли спросить его и о Дее? Я боюсь, что у нее вышли деньги и ей опять не удается продавать статуэтки. Мне необходимо вернуться и помочь ей.
— Мой милый, у меня есть для тебя приятные новости о Дее, — сказал мистер Эйнсворт, улыбаясь и глядя на пылающее лицо мальчика. — Я хотел, чтобы мама передала тебе их: она так счастлива, когда может сказать тебе что-нибудь приятное, но мне совестно заставлять тебя ждать. Нынче утром я получил письмо от мистера Детрава. Помнишь, я рассказывал тебе о моем приятеле? Он поехал в Новый Орлеан, предполагая, что отец Деи — его брат, которого он давно уже разыскивает. И он оказался прав. Теперь Деа хорошо обеспечена, ее дядя очень полюбил свою маленькую племянницу.
На лице Филиппа во время этого рассказа отражалось изумление и радость.
— Как я рад, что есть кому теперь позаботиться о Дее! — воскликнул он. — Теперь она не будет голодать, как прежде, бедняжка. И для отца она сможет покупать все книги, какие ему только нужны. Как она должна быть счастлива! Ах, как мне хочется поскорее увидеть ее, чтобы сказать ей, как я рад за нее!
— Ты скоро увидишь ее, мой милый: если отец Жозеф вернулся, мы поедем на юг через одну-две недели.
Филипп был в сильном возбуждении. Вернуться в свой старый дом, увидеть Дею и отца Жозефа… Одна только мысль об этом доставляла ему безграничную радость. Он смеялся и болтал беспрерывно и был так взбудоражен приятными новостями, что с трудом мог заниматься.
Последнее время ему было очень не по себе. Со времени злополучного эпизода на уроке танцев мадам Эйнсворт обращалась с ним сурово, а Люсиль смотрела на него с таким пренебрежением, что он понял, как серьезно обидел ее. Но теперь ему нечего было печалиться: он скоро уедет от них, он уедет домой!
«И не нужно! — думал он. — Она никогда не полюбит меня, она относится ко мне хуже, чем к своей собачонке».
Однажды, когда девочка вернулась с гулянья не в духе, Филипп сидел в комнатке дворецкого, прячась за чуть-чуть прикрытой дверью, с очень таинственным видом. Вдруг из залы понеслись пронзительные крики, они наполнили дом и заставили выйти на лестницу мадам Эйнсворт, бледную и дрожавшую от ужаса. Гувернантка стояла на стуле, подобрав юбки самым непрезентабельным образом, а Люсиль карабкалась на стол, ее волосы развевались, шляпа болталась на спине, с безумно расширенными от страха глазами она не переставала испускать дикие вопли.
Храбрее всех оказалась Елена, гнавшаяся за каким-то маленьким предметом, скользившим по полу на другом конце залы: она старалась ударить его зонтиком, но никак не могла попасть, и маленький предмет исчез в щелочку двери, ведшей в комнату дворецкого.
— Что такое, в чем дело? Люсиль, дорогая, ты ушиблась? — кричала с лестницы мадам Эйнсворт.
— Мыши, белые мыши! — визжала Люсиль. — Они в зале, они бегают по полу. Ай, ай, боюсь!
— Les souris, les petites souris, elles sont partout! [2] — кричала гувернантка, еще выше подбирая платье.
2
Мыши, везде маленькие мыши! (Франц.)
— Где они? Ай, где они? Они лезут по ножкам на стол? — визжала Люсиль.
— Sont-elles sous la chaise? [3] — стонала гувернантка.
— Они убежали, — с победным видом воскликнула Елена, размахивая зонтиком. — Они убежали в комнату дворецкого.
— Скорее закройте двери, чтоб они опять не вбежали, — распорядилась мадам Эйнсворт, подбегая к Люсиль и обнимая ее. — Моя дорогая, девочка моя! Ах, ах, ей дурно! Бегите за уксусом. Скорей, скорей! Дайте воды! — кричала старая леди, в то время как Люсиль, будто подрезанный сноп, упала на руки бабушки.
3
Нет их под стулом? (франц.)
Поднялась невообразимая суматоха. Девочку уложили на софу и послали кучера за доктором.
Филипп, которому и не снилось подобное завершение его маленькой комедии, чувствовал себя настоящим преступником, когда прятал какой-то белый комочек в карман, поспешно обрывая длинную черную нитку. Он был перепуган случившимся с Люсиль, побежал в свою комнату и бросился на кровать.
Когда Люсиль очнулась, что произошло вскоре и задолго до приезда доктора, в гостиную важно вошел Бассет, дворецкий, с непроницаемым, застывшим, как маска, лицом и тихо спросил, что случилось.
— Они вбежали в вашу комнату, Бассет, — строго сказала мадам Эйнсворт, стоя на коленях перед софой и продолжая растирать ручки девочки.
— Кто, мадам? Кто вошел в мою комнату? — переспросил Бассет с изумлением.
— Как кто? Мыши! Елена видела, как они вбежали к вам, и вы должны были их видеть.
— Я ничего не видел в моей комнате, я сейчас оттуда. С вашего позволения, мадам, здесь какое-то недоразумение.
— Что?! Вы хотите сказать, что мне все это показалось, померещилось, что их не было здесь, белых мышей этого мальчика, которых он выпустил в залу, чтобы напугать мисс Ван-Нарком?