Приемыш черной Туанетты

Джемисон Сесилия

— О, благослови вас Боже, с удовольствием, мой дорогой мальчик. — И Бассет так стиснул его руку, что мальчик сквозь слезы улыбнулся.

— Вы… вы… не забудете меня?..

— Забыть вас? Что вы говорите? Как могу я забыть вас, видя ежедневно?

— Но когда меня не будет здесь, когда я уеду, вы заступитесь за меня? Вы скажете, что я не был гадким мальчишкой, не правда ли?

— Понятно, мистер Филипп. Я буду стоять за вас горою, покуда держусь на ногах!

— О, благодарю вас! Спокойной ночи! Спасибо за пирожное и леденцы! — И, бросив взгляд, полный любви и грусти, Филипп выбежал из комнаты.

После ухода мальчика Бассет стоял некоторое время, задумавшись, забыв о ложках, которые

были у него в руках. Наконец, он пробормотал:

— Как это мерзко, что они забросили его. Кто знает, что творится в его душе! Своим взглядом он чуть не заставил меня разреветься… Постараюсь завтра распотешить его.

Войдя в свою комнату, Филипп огляделся и, отворив дверь, стал прислушиваться. Все были внизу с гостями. По временам откуда-то доносились взрывы смеха и обрывки разговора. Там, видно, о нем никто не думал. Постояв с минуту в задумчивости, он подошел к шкафу и достал оттуда желто-красный шелковый платок, принадлежавший «детям». Этим платком, а сверху еще одним толстым шерстяным, которым он в холод повязывал шею, Филипп обвязал клетку; затем взял небольшой мешок, который мадам Эйнсворт дала ему для книг; достав с полки картонку, вынул из нее траурный венок с надписью: «Моей матери», обвязанный крепом, — последний подарок Деи. Все это он тщательно завернул в бумагу и сунул на дно мешка. На столе лежали библия и молитвенник — подарок Туанетты, их он также положил в мешок. Уложив вещи, Филипп отпер свою копилку, несколько раз пересчитал сбережения — их было меньше, чем он думал: бесконечные вымогательства Лилибеля почти опустошили его кассу. Тем не менее он переложил деньги в кошелек, который отправил в мешок с прочими своими сокровищами, присоединив к ним и сверток с леденцами Бассета. Из одежды он взял свое старое платье, старые башмаки и шапку, он было призадумался над меховой шубой. В ней было так тепло, но нет, она стоит больших денег, он не должен брать ее! Повесив шубу на место, он вытащил простое короткое пальтишко, тоже толстое и теплое, хотя далеко не такое, как шуба.

Одевшись, Филипп отворил дверь и прислушался. На черной лестнице не было ни души, и он знал, что здесь можно пройти незамеченным. Он взял в одну руку «детей», а в другую мешок — это были его сокровища, все его достояние. Тихо, с замиранием сердца, крался он, как преступник, вниз по лестнице и, никем не замеченный, выбрался на улицу.

Было начало марта, стояла отвратительная холодная ночь, с дождем и снегом. Филипп дрожал и кашлял, стоя на тротуаре. С минуту он медлил, наконец, бросил последний грустный взгляд на пышный особняк и скрылся в темноте со своими верными спутниками, «детьми» отца Жозефа.

Глава 27

Опустевшая комната

На утро после бегства Филиппа мадам Эйнсворт с невесткой сидели за завтраком, обе ели мало и выглядели расстроенными. Когда завтрак был уже почти кончен, миссис Эйнсворт удивленно взглянула на пустое место Филиппа, только теперь заметив его отсутствие, и спросила:

— Где это Филипп? Он всегда так аккуратен, боюсь, не заболел ли он!

— С вашего позволения, сударыня, — заметил Бассет дрожащим голосом, — я пойду к нему в комнату и проведаю его.

— Да, сходите, — приказала мадам Эйнсворт сердито, — и скажите, чтобы сейчас же шел сюда, что мы почти кончили завтрак.

— Он никогда не опаздывал, — защищала Филиппа миссис Эйнсворт. — Он всегда приходит раньше нас. Последнее время я замечаю: он покашливает. Может быть, он болен? Надо непременно посоветоваться с доктором. Должна сознаться, что в последнее время я его немного забросила…

— Да, может быть, он и простудился, — равнодушно согласилась мадам Эйнсворт. — Меня заботит совсем не его здоровье.

— А что же? Что еще он сделал? — спросила с беспокойством миссис Эйнсворт. — Надеюсь, нет новых неприятностей?

Но прежде чем свекровь успела ответить, в комнату, запыхавшись, вошел Бассет.

— В комнате пусто! — объявил он. — И мистер Филипп исчез!

Старик был бледен и дрожал. Странное поведение дворецкого встревожило миссис Эйнсворт.

— Исчез! — воскликнула она, вскакивая с места. — Что вы хотите сказать? Куда исчез?..

— О, я не знаю, куда исчез бедный мальчуган! — ответил Бассет чуть слышно. — Я знаю только, что комната его пуста и что он не спал в своей кровати эту ночь, он ушел, вероятно, еще с вечера!

— Как! Его не было всю ночь? Ушел один, в темную, холодную ночь? Что могло случиться с ним? — простонала миссис Эйнсворт, бледная и дрожащая.

— Мне кажется, мистер Филипп ушел насовсем, — угрюмо заметил дворецкий. — Он взял с собой и клетку с мышами.

— Убежал? Я этого ожидала от него! — воскликнула мадам Эйнсворт. Она была в таком возбуждении, что забыла о присутствии Бассета.

— Умоляю, не обвиняйте его прежде, чем узнаете в чем дело, — защищала Филиппа миссис Эйнсворт. — Я не могу представить, чтобы он ушел по доброй воле: он так любил нас и так был доволен и счастлив.

— Простите, сударыня, — настойчиво прервал Бассет, — с вашего позволения, мистер Филипп не был счастлив последнее время. Я не знаю, что делалось в его маленькой душе, но теперь, когда я раздумываю, то мне кажется, что с ним случилось неладное, потому что вчера вечером он приходил ко мне в комнату и просил заступиться за него, когда его не будет.

— А, так вы знали об этом, — строго оборвала мадам Эйнсворт, — и ничего не сказали? Право, Бассет, вы удивляете меня!

— Нет, я ничего не знал, сударыня, — ответил Бассет. — Я только думал, что малютка болен и бредит, я старался успокоить его, как мог; потом он сказал мне: «Спокойной ночи» — и заплакал…

— Сказал ли он еще что-нибудь, Бассет? Сказал ли, куда пойдет? — с тревогой расспрашивала миссис Эйнсворт.

— Ни слова, сударыня. Он не сказал даже, что уходит, а что-то в этом роде.

— О, как я виновата, это моя вина! — вскричала в отчаянии миссис Эйнсворт. — С тех пор, как у меня появился мой маленький, я забросила бедного мальчика. Я не хотела этого, но так вышло. Я оттолкнула его. Что делать, как найти его теперь? — И миссис Эйнсворт умоляюще взглянула на свекровь.

— Не глупите, Лаура! Нелепо поднимать такую тревогу из-за этого мальчика, — холодно проговорила мадам Эйнсворт. — Неблагодарному мальчишке надоела ваша доброта, и он предпочел вернуться к своей прежней жизни. Попросту говоря, он удрал! Я только вчера видела его опять с этим негритенком. Они, наверное, сговаривались. И если вы припомните, вчера вечером у него совесть была нечиста: он избегал смотреть людям в глаза.

— Я помню, что он был возбужден и взволнован, но не могу сказать, чтобы у него был виноватый вид. Я ничего не понимаю, не могу представить себе, чтобы он ушел добровольно, не сказав ни слова! Ах, если бы Эдуард был дома! Я не знаю, что делать, куда направить поиски! — проговорила в отчаяньи миссис Эйнсворт.

— Бассет, вы не заметили, все ли свои вещи забрал он? — допрашивала мадам Эйнсворт.

— Могу сказать, сударыня, что он ушел, в чем был. Я заглянул в его гардероб — он набит вещами, и даже его меховая шубка там.