Приглашение на коктейль
Шрифт:
– Не просто с кем-нибудь, а с вами, с американцем.
– Сожалею. Это может вылиться в столкновение между американцами и японцами.
– «Может» не то слово. Это обязательно случится.
– Я думаю иначе. – Мистер Миллер бросил на тебя острый взгляд.
Ты насторожился.
– Что вы хотите этим сказать? – Ты почувствовал, как в тебе поднимается гнев. – Вы не хотите ввязываться?
– Нет, но я считаю, что вам следует поговорить с Гаррисом с глазу на глаз. Я не знаком с ним. Мне не хотелось бы повторяться, но мои усилия были всегда направлены на создание дружбы, которая была бы выше
– Мне сейчас не до длинных рассуждений. Вы отказываетесь осудить постыдный поступок американца? – сказал ты вставая.
– У меня нет доказательств, что Роберт Гаррис действительно совершил постыдный поступок. Не в моем положении и искать их.
– Понятно. Простите за беспокойство.
– Постойте, я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Повторяю, я добиваюсь дружбы между Америкой и Окинавой. Мне неприятно отказывать вам в помощи, но если мы не будем больше, чем необходимо, нарушать равновесие между самими американцами, то это в свою очередь будет содействовать сохранению дружбы с окинавцами. Поняли ли вы меня?
– Хотел бы, если это возможно.
«О каком понимании он говорит?» – задавая себе этот вопрос, ты направился к выходу.
– Уже уходите? Чем кончился ваш разговор? – догнал тебя у порога голос миссис Миллер.
Двойной подбородок миссис Миллер бросился тебе в глаза. Ты вспомнил один параграф уголовного кодекса, объявленного указом верховного комиссара США. «Лицо, виновное в изнасиловании женщины, состоящей в армии Соединенных Штатов, либо в применении к ней насилия, подлежит смертной казни».
«Если бы случилось происшествие, предусмотренное этим законом, если бы пострадавшей оказалась миссис Миллер, а виновником ты, то как бы чувствовал себя мистер Миллер? Как бы это отразилось на отношениях между окинавцами и американцами?» – думал ты, плетясь по асфальтированной дороге.
– Выходит, он меня предал? – спросил ты первым делом у Огавы, придя на квартиру.
– Лучше вам считать, что вы встретились с первым испытанием, – тихо ответил Огава. – Я думаю, что у него были на то свои причины. Для вас это, конечно, не объяснение. Я хорошо понимаю вас.
Огава встал и принес записную книжку.
– Вот список членов Совета американо-окинавской дружбы. Я получил его недавно, в дни празднования столетия со дня прибытия на Окинаву эскадры коммодора Перри.
Найдя строчку, которую искал, ты тут же невольно вскрикнул:
– Мистер Миллер! Занятие – сотрудник Си-Ай-Си. [1]
Тебе передали, что Роберт Гаррис не желает видеть вас. Огава настоял на своем.
В светлой, белоснежной– палате лежало человек десять американцев. Кровать Роберта стояла с краю.
1
Американская контрразведка.
– Я знаю, зачем вы пришли, – сразу сказал Роберт и повернулся к Суню: – Вы адвокат? Японец?
– Китаец, – ответил Сунь.
– Китаец? Ну разумеется, ведь говорили, что вы там болтаете по-китайски.
Сейчас тебе казалось скверным сном то, что Гаррису известна твоя личная жизнь.
– Вы все еще неправильно понимаете нас. Обвиняют дочь этого человека, и ее ждет суд. Мы просим вас дать показания на ее процессе.
– Какие показания?
– Вы сказали сейчас, что после того, как совершили это по взаимному согласию, она вас предала. Разумеется, на этом суде будут судить не вас, но, если девушка будет обвинять вас в преступлении, пойдут толки. По мнению окинавцев, вы…
– Дешевый трюк. Я не собираюсь попадаться на ваш крючок. Из-за вашей дочери я получил рану, этого никто не сможет отрицать. И наконец, я не обязан выступать свидетелем перед судом окинавцев.
Ты несколько раз пытался вставить слово, но каждый раз Огава останавливал тебя, дергая за рукав. Гнев и от чаяние спутались в тебе в непрерывно растущий клубок. Неужели этот лежащий перед тобой больной по имени Роберт Гаррис снимал в твоем доме флигель, дважды в неделю приходил ночевать, разговаривал на ломаном японском языке с твоими домашними? Неужели это он рассказывал тебе о ферме в Калифорнии, о своей семье?
– Ваше право… – начал Сунь, но ты оборвал его.
– Здесь нечего говорить о правах и обязанностях. Пошли.
И все же, когда Сунь и Огава направились к двери, ты бросил в лицо Роберту:
– Ты сказал: по обоюдному согласию. Это ложь. Я убедился в этом здесь, сейчас.
Дочь вернулась из тюрьмы. Она появилась вскоре после того, как, расставшись с Сунем и Огавой, ты возвратился домой. Жена только собиралась накрывать на стол. Увидев ваши лица, дочь виновато улыбнулась. Ты никогда не видел ее такой. Выражение ее лица яснее, чем что-либо, говорило тебе, как непоправимо то, что произошло с ней. Все эти дни ты думал о том, как прошли допросы, ты пробовал их вообразить и не мог – такими они тебе казались страшными; ты не мог заснуть ночами. В эти дни ты ощутил стену, выросшую между тобой и мистером Миллером. Ты хотел узнать, как провела она эти два дня.
Допрос длился до поздней ночи, но потом девушку освободили, сказав, что ее дело передадут в городскую полицию. Вместо того чтобы возвратиться домой, она пошла ночевать к подруге. Ей казалось, что ее всюду будут преследовать взгляды родителей.
Ты рассказал дочери обо всем, что произошло в эти Два дня. Когда ты сказал, что добиваешься вызова Роберта в суд для дачи свидетельских показаний и одновременно намереваешься возбудить против него дело, она закричала:
– Прекрати, прекрати это!
Дочь снова стала ходить в школу. К счастью, о служившемся там не знали. Ей оставалось только ждать вызова в прокуратуру и затем в суд. Вы понимали, что в конце концов все выйдет наружу, но сознание чистой совести ободряло дочь и тебя. Примерно десять дней спустя ты узнал на обеде в клубе, что мистер Морган возбудил дело против няньки.
– Что? Это правда? – Ты с шумом бросил вилку на стол. По очереди оглядел присутствующих. Оборвав разговор, они сидели с каменными лицами. Огава, Сунь, супруги Миллеры явно думали о твоем деле.