Приговор Бешеного
Шрифт:
Через сорок минут, перекусив бутербродами и чаем и накормив полусонного от наркотиков Мушмакаева, они отправились в путь. Машина прошла километров десять и заглохла. На их счастье, ждать им пришлось не больше получаса: мимо проезжали на «тойоте» два парня, оказавшиеся родными братьями.
Услышав, что за горючее им заплатят «зелеными», да еще по два доллара за литр, они были готовы вылить из бачка весь свой бензин и отдать «дорогим гостям из далекой Москвы». Подумав, что к этому их побудила скорее доброта, нежели жадность, Савелий на радостях добавил ям еще пятьдесят долларов. Как же все рассмеялись,
— Да, кинули нас, братцы, — рассмеялся Денис.
— Будем считать, что мы им заплатили за сервис, — подытожил Савелий, и все вновь рассмеялись, вспомнив, как братья каждую минуту говорили им «спасибопожалуйста». — Ладно, давайте рассказывайте, как ехать к вашим приятелям, — напомнил он Неволиной.
Пока Савелий со своими ребятами прорывались с Мушмакаевьм из Чечни, Андрей Воронов и его группа вернулись в столицу. Сдав врачам спасенного в Чечне телеоператора, Воронов попрощался с ребятами, потом позвонил Богомолову. Генерал так обрадовался, что и не стал вникать в его попытку о чем-то попросить, приказав коротко:
— Жду у себя немедленно! — И тут же положил трубку.
А попросить Воронов хотел о том, чтобы перенести встречу на следующий день, чтобы привести себя в порядок, немного отдохнуть после тяжелой дороги, но главное — побыстрее попасть в объятия своей Ланы, по которой очень соскучился, но…
Человек полагает, а Бог, то бишь в данном случае начальство, располагает. Через полчаса Воронов уже входил в кабинет Богомолова. Генерал действительно ждал его с таким нетерпением, что вышел из-за своего огромного стола, устремился навстречу и заключил в объятия.
— Присаживайся, дорогой майор, — кивнул он на кресло, стоящее у журнального столика. — Минуту, — генерал нажал кнопку селектора, — Миша, организуй кофейку и там бутербродов, короче, на свой вкус.
— Собственно, все готово, Константин Иванович, — ответил помощник, отлично знающий привычки своего шефа.
— Так неси скорее. — Генерал сел напротив Воронова. — Ну, рассказывай, не томи душу-то! Почему разделились? Почему Са… в смысле, «Крестник», — тут же поправился он, не доверяя даже стенам своего кабинета, — почему ОН сказал, что ты что-то мне должен пояснить? Да так таинственно… Однако прежде всего ответь на главный вопрос: задание выполнено?
— Наполовину, — смутился Воронов.
— В каком смысле, «наполовину»? — настороженно поинтересовался генерал.
Андрей тяжело вздохнул и начал рассказывать все по порядку.
Он говорил долго: дважды заходил помощник генерала, один раз приносил кофе с бутербродами и разнообразные сладости, второй раз осторожно доложил, что кто-то, и он многозначительно указал глазами наверх, хочет переговорить с Богомоловым, но генерал лишь недовольно отмахнулся и продолжал слушать Воронова, не прерываясь даже для того, чтобы глотнуть кофе.
Когда Андрей закончил свое повествование, Богомолов долго сидел молча и недовольно хмурился, о чем-то размышляя. Наконец он резко встал и принялся раздраженно ходить по кабинету.
— Черт бы
— упрямство, сумасбродство или что-то другое?
— Ничего конкретного я сказать не могу, — начал Воронов, недовольно помотав головой при последней фразе генерала, но потом не выдержал и чуть зло возразил: — Все, что угодно, товарищ генерал, только не упрямство и не сумасбродство! — Он сделал паузу, и Богомолов примирительно проворчал, потерев пальцами переносицу:
— Не ершись! Это я так… бурчу.
Воронов более спокойно продолжил:
— Думаю, к этому решению он пришел постепенно, под воздействием разнообразных факторов… — Здесь он сделал паузу и подвел итог: — Тут и то, с чем нам пришлось столкнуться в Чечне, и то, что он видел на кассетах, которые вы ему дали перед отправкой на задание, да и собственные его размышления, которые и привели его к убеждению, что Мушмакаев во что бы то ни стало должен предстать перед открытым судом. Перед открытым судом, чтобы правду узнали все! Между прочим, Константин Иванович, не обижайтесь, но я тоже пришел к этому мнению, — твердо заявил Воронов.
— Какую правду? — склонившись к его лицу, выкрикнул Богомолов.
— Правду о чеченской войне, — тихо, снова начиная злиться, ответил Андрей, не отводя в сторону взгляда.
— Правду о чеченской войне? А ты уверен, что эта правда кому-нибудь будет нужна? — с тоской в голосе спросил Богомолов.
— Уверен! — произнес Воронов. — Если не правительству России, не Президенту, то российскому народу, другим народам, которые пытаются решить вопросы силовыми методами. А если и им не нужна эта правда, то нашим детям, внукам, наконец! — на едином вздохе проговорил Андрей, с каждой фразой все повышая и повышая голос, и поэтому на последнее слово ему едва хватило дыхания.
— Ты чего это кричишь? — хмуро поинтересовался генерал.
— Простите, увлекся, — повинился Андрей.
— И ты извини, — буркнул Богомолов, и оба некоторое время молчали, стараясь успокоиться. Потом генерал глубокомысленно изрек: — Может, вы и правы. Хотя, если честно, я бы не огорчился, если бы «крестник» не довез его до Москвы. То есть просто упустил бы.
— Чтобы тот совершил все, что задумал? — спросил Воронов.
— О чем ты? — не понял генерал.
— А вот о чем. — Воронов встал и подошел к огромной карте Москвы, висящей на стене. — Здесь! Здесь! И здесь, — ткнул он пальцем в разные точки города, — Мушмакаев запланировал взрывы во время празднования 850-летия Москвы.
— Откуда такие сведения? — недоверчиво спросил Богомолов.
— За эти сведения погибла молодая талантливая журналистка, — скорбно ответил Андрей и принялся рассказывать о том, что перед смертью рассказала журналистка Людмила Караваева, включая и информацию о московском банкире, имя которого, как она уверена… — Андрей сделал паузу и поправился: — … была уверена, Аркадий Велихов.
— Вот сволочь! — в сердцах резанул Богомолов, но Воронов не понял, к кому относилась эта характеристика: к Мушмакаеву или к банкиру. — Мы нечто подобное предполагали, но чтобы во время огромного скопления людей… — Генерал покачал годовой.