Приговор полковника Гурова

– Гуров! – Послышался звук отпираемой двери, и Мария влетела в комнату. – Гуров, привет! Это я!

Лев сонно повел бровями, пытаясь определить, снится ему это или нет. Когда он ложился, Марии дома не было, да и быть не могло…

Шел первый день его августовского отпуска, и он собирался честно и заслуженно отоспаться хотя бы первые три. К тому же Мария уехала на гастроли, и закончиться они должны были только через три недели. Увы, их отпуск редко приходился на одно и то же время: Мария служила в театре, и лето всегда было

В любой момент могли позвонить и потребовать срочно выйти на работу, если вдруг происходило какое-то особо тяжкое или громкое преступление. Формально, конечно, Лев мог отказаться, однако практически никогда этого не делал. Во-первых, требование явиться в главк всегда исходило от его непосредственного начальника генерал-лейтенанта Петра Николаевича Орлова, который был для Льва не только начальством, но и давним другом. И вызывал он Гурова, своего лучшего опера, не из вредности старческого характера, как порой язвительно заявлял второй лучший сыщик отдела и друг Гурова Станислав Крячко. Орлов делал это в случае крайней необходимости, и сам, даром что дослужился до генерала, был лицом подчиненным.

А во-вторых, Лев Гуров свою работу любил и относился к ней ответственно. Будучи прирожденным сыщиком, который пошел работать в тогда еще МУР по призванию, а не ради сомнительных привилегий, он знал, что все равно не сможет спокойно отдыхать, если в ставшем за несколько десятков лет родным ему ведомстве произошло нечто важное и все другие сотрудники сейчас не имеют и минуты отдыха. Знал, что не сможет спать, пока не будет пойман преступник или преступники. Поэтому он всегда, лишь услышав голос Орлова в телефонной трубке, звучавший казенно и в то же время виновато, кратко отвечал: «Выезжаю!»

Словом, Марии и Льву, мужу с женой, редко удавалось полноценно отдохнуть вместе. Не получалось это и в нынешнем году: Лев неожиданно получил отпуск в августе – прекрасное время, он уж и забыл, когда в последний раз уходил в него летом. Он и сам не ожидал ничего подобного; ближайшей датой, которая ему светила, был ноябрь. Но генерал-лейтенант Орлов лично вызвал его и сказал, что приказ готов, так что пусть Лев ставит свою подпись и бегом бежит в бухгалтерию за деньгами. Внезапно выдавшееся затишье в делах, отсутствие громких преступлений, укатившее на отдых в дальние страны министерство – все это сыграло свою роль, которой поспешил воспользоваться Орлов.

Казалось бы, радуйся, бери в охапку жену и мчись куда угодно – хоть на гламурные Мальдивы, хоть в «народную» Турцию, хоть вообще прокатись по России; загляни на Дальний Восток, если утомила жара. А она не просто утомила, она откровенно допекла уже и москвичей, и всех жителей средней полосы.

Но жены-то как раз и не было… Она отправилась с труппой на гастроли в Голландию, и нечего было даже и мечтать о том, чтобы отправиться куда-нибудь вместе. Вчера вечером Лев все же сообщил ей по телефону, что отныне занимается заслуженным бездельем, хотя знал, что она будет расстроена. Не тем, конечно, что муж получил наконец долгожданный отпуск, а тем, что снова не получается провести его так, как давно мечталось. И вот Мария неожиданно появляется дома на три недели раньше. Голос ее зазвучал над самым его ухом:

– Гуров! Слышишь меня? Просыпайся, мы едем в Крым!

– В какой Крым, ты что? – Лев оторвал голову от подушки.

Все еще надеясь, что это продолжение сна, он хотел уже перевернуться на другой бок, но прикосновение к его плечу было более чем явственным и реальным. Причем Мария особо не церемонилась: обхватив Гурова за плечи, она довольно сильно затормошила его, приговаривая:

– Ну просыпайся же ты наконец! Понимаю, что ты решил, пользуясь счастьем одиночества, проспать весь отпуск, но поверь, есть куда более интересное ему применение!

– Да уж конечно… – пробормотал Гуров, протирая глаза.

Мария сидела рядом на диване – живая, настоящая, с растрепанными волосами и возбужденно блестевшими глазами – и водила по его плечам холодными пальцами. Они у нее всегда, даже в жару, почему-то были прохладными, и летом это было особенно приятно.

– Ты мне лучше скажи, откуда ты взялась? – садясь на постели, спросил Лев. – У тебя же гастроли!

– С самолета! – сообщила Мария, весело улыбаясь. – А гастроли мои закончились!

– Это еще почему? Ты наконец высказала главрежу все, что о нем думаешь, и грохнула на стол заявление об увольнении по собственному?

– Увы, я слишком малодушна для этого, – притворно вздохнула Мария.

– Да ладно, рассказывай! – Гуров, смеясь, обнял жену. – Что случилось?

– Да! – Мария махнула рукой. – Ничего особенного, не бери в голову. Просто этот новый продюсер, который повез нас в Голландию, оказался обыкновенным дерьмом!

– Это стандартная твоя характеристика продюсеров, – продолжая посмеиваться, сказал Лев.

– Ну я же не виновата, что они все на одно лицо! – пожала плечами Мария. – Из всех, что попадались мне, только Войниченко был нормальным!

– Помнится, он тогда попался на мошенничестве с билетами, и его с треском уволили, – заметил Гуров. – И ему еще крупно повезло.

– Зато он к артистам относился по-человечески! – возразила Мария. – Мошенничал там себе, не впутывая нас, и не наживался на наших талантах!

– А этот что? – полюбопытствовал Гуров, которому, в сущности, была не очень интересна личность нового продюсера театральной труппы; главное, что Мария была дома, живая и здоровая и даже, кажется, ничуть не расстроенная преждевременным окончанием гастролей. Любопытство его к кандидатуре нового продюсера было связано в первую очередь с тем, что было подогрето предшествующими событиями.

Нужно признаться, с продюсерами театру в последнее время действительно не везло. Предыдущий отличался тем, что брал за свою работу слишком большие гонорары, которые в конце концов выросли до неприемлемых для театра возможностей, и худрук вынужден был отказаться от его услуг. Тот, что был еще раньше, вел себя поскромнее, но и работал, увы, еще более скромно. В итоге весь прошедший летний сезон труппа просто проскучала в Москве, толком ничего не заработав. Предшествующий ему Войниченко, которому вскользь симпатизировала Мария, в глазах Гурова был обыкновенным пройдохой.