Приговор воров
Шрифт:
– Не надо, – говорит он. – Не сманивай. Твои безумные проекты у меня вот уже где сидят. И ты скоро сядешь, точно тебе говорю, если за ум не возьмешься.
– Да ладно, – невесело усмехается Щукин. – Посадят, выпустят. А в Чечне ведь стреляют по-настоящему.
– Ага, – подхватывает Рустам. – И убивают тоже. Что ты мне рассказываешь? Сам знаю. А что не знаю – узнаю.
– Да я просто к тому, – горячится Щукин, – что ни за грош хороший человек пропадает! Обидно все-таки. И потом – ты же мой единственный друг! Мы бы с тобой вместе могли столько дел наворотить! А ты – на войну задумал. Героем хочешь стать? Ну и станешь! С твоими данными – станешь. Если раньше на пулю-дуру не наткнешься. А что потом? Геройская звезда еще ничего не значит. Подохнешь где-нибудь в хибарке в очереди на квартиру однокомнатную, с сортиром, совмещенным с ванной.
Рустам молчит. Потом отбирает у Щукина бутылку, запрокидывает ее над головой и выливает себе в глотку остатки водки. Жмурится и утыкается носом в камуфляж. Долго-долго сидит так – не двигаясь совершенно. Щукин успевает закурить сигарету и выкурить ее почти всю. Когда до фильтра остается узенькая полосочка всего в пару сантиметров, он спохватывается и толкает локтем в бок Рустама.
Тот не двигается.
– Не будешь курить, что ли? – интересуется Щукин и, так и не дождавшись ответа, выкуривает сигарету до фильтра.
Щелчком посылает окурок далеко в пеструю темноту, где клубятся пьяные силуэты.
И несколько минут сидит молча.
– Слышь, Рустам, – говорит он потом. – Ты что – рассердился на меня? Ты брось. Тебе не понравилось то, что я сказал? Может, я слишком резко сказал. Но справедливо. Я же тебе добра желаю, кореш…
Он не успевает договорить. Рустам поднимает голову, но тут же закрывает лицо руками. Щукин косится на него и умолкает мгновенно. Только когда он закуривает новую сигарету, можно заметить, что у него чуть дрожат пальцы.
– Ты про Гульнару свою вспомнил, что ли? – после долгого молчания выговаривает Щукин. – Не грузись. Это называется – затмение, что тогда было. Мозги наперекосяк пошли. Бывает вообще-то. От большого чувства. У меня вот тоже… Еще в школе учился когда – ухлестывал за одной девчонкой, а она ни в какую. Ну, я тогда проследил ее до дома – мы в одном классе учились. Стал заходить в гости. Так она мне вообще дверь не открывала. А я как узнал, что она путается с одним пидором – сынком дипломата или райкомовца какого-то, в общем, шишки партийной, – так я и его выследил, познакомился с ним. Ну, и затащил потом в подвал, где местные пацаны тусовались. Сели мы в карты играть, а я перед этим пацанов предупредил в чем дело. Мы все вместе и обложили его по полной. Все, что на нем было, проиграл. Потом предложили ему «под себя» сыграть. У меня тогда дружки были – отрывные. У каждого по две-три ходки на малолетку, а у кого ходок не было, те под следствием или под условным. Короче, грамотный народ был. Что такое «играть под себя», знали. Он-то подумал, что в случае проигрыша ему нужно будет посрать прилюдно. Ну, проиграл он нам, и тут началось… Играть под себя – это ведь, как бы сказать… На зоне так играют, когда нечего уже на кон ставить. Сколько раз проиграешь, столько раз тебя и… это самое. Мы с пацанами этого пидора раз десять обставили. А потом он расплачивался. Крику было сначала! А потом ничего. Мне даже показалось, что ему понравилось. Только я вот тогда почему-то не смог его. Обидно было – я ведь так на него зол был, казалось, сожрал бы вместе с потрохами… Извини…
Рустам дергается неловко, и Щукин прерывает свою речь. И молчит. Долго молчит. И Рустам тоже молчит. И думает о том, что Щукин, пожалуй, единственный человек, который знает всю – от начала до конца – ту страшную историю с Гульнарой и ее любовником. Рустаму тогда двадцать два года было. Ему и в армию не полагалось идти: врачи в военкомате нашли какое-то психическое заболевание со сложным названием, которое Рустам не то что запомнить не мог, но даже и выговорить – он тогда не очень хорошо понимал по-русски.
А после той истории с Гульнарой Рустам и вправду как безумный блуждал на своем стареньком автомобильчике по дорогам. Пока не закончился бензин. А после этого толкнул машину на автобазаре в каком-то городе первым попавшимся барыгам, а на вырученные деньги смастрячил себе липовые документы взамен настоящих, которые сжег в тот же день, когда убил Гульнару и посадил ее любовника в погреб рядом со страшной бочкой.
В новых документах он сохранил свое имя – просто потому, что тогда не было сил выдумывать себе другое. Вот адрес и место прописки изменил. Просто назвал первый попавшийся город, улицу, дом и номер квартиры. И возраст изменил – сделал себя на четыре года моложе. Потому что настоящий свой адрес и возраст забыл. И что интересно – примерно полгода после случившегося он не мог вспомнить, как звали Гульнару. Забывал постоянно ее имя. Временами, когда кто-то имя это вслух произносил, – вспоминал, а через минуту – как отрезало. Не помнил, и все. Даже в больничку бегал – это уже когда в армию попал, – с врачом советовался, только про ситуацию свою ему, конечно, ничего не говорил. Врач сказал – временная амнезия. Шок у него был, вот и… Потом прошло. Через полгода.
А в армию Рустам пошел, потому что идти больше ему было некуда. Родителей своих он схоронил давно, а в родной город не вернулся бы ни за что. Он взял свои новые документы, пришел в военкомат, выдумал какую-то более или менее правдоподобную историю о переезде из глухого села и потере пьяным председателем некоторых бумажек. Поверили и взяли. Медкомиссию Рустам проходил только у нескольких врачей – потому что попал как раз под конец призыва. Психиатр его не осматривал. А оценив состояние здоровья призывника и его физические данные, определили Рустама сразу во внутренние войска, в часть специального назначения.
– Да, – протянул Щукин, и Рустам очнулся от своих дум.
Слезы на его лице давно высохли, и он всей душой надеялся, что Щукин не заметил минутной его слабости. Да и черт с ним, если заметил. Щукин же его не станет на посмешище выставлять. Он же все-таки друг ему.
– Да, – продолжал Щукин. – Так и разойдутся наши дорожки… А жаль. Вдвоем мы могли бы многое сделать.
– Не разойдутся, – возразил ему Рустам.
– Не разойдутся, – проговорил убийца, посмотрел с балкона на просыпающийся чужой город и закурил новую сигарету. – Не разойдутся… Не разошлись…
Убийца прекрасно помнил тот вечер, когда, как обычно, зашел в первый попавшийся Интернет-салон и заглянул в свой почтовый ящик. И нашел там шифрованное послание от своего посредника. Не думая, отстукал согласие на выполнение заказа и отправил посреднику. Не думая, потому что никогда не отказывался ни от каких поручений, за что и заработал репутацию универсального профессионала. Обращались к нему люди серьезные и проверенные посредником, так что накладок быть не могло. Рустаму оставалось только выполнить заказ. Убить.
Рустам отправил извещение о том, что получил заказ, и долго сидел, расшифровывая послание. Когда он наткнулся на фамилию Щукин, он перечитал послание еще раз. Потом еще раз. Детали обговорены не были, на данном этапе достаточно было только утверждения заказа, но было ясно, кого Рустаму предстояло убить на этот раз.
Николая Щукина. Того самого.
Что это не совпадение, Рустам понял сразу. А после того как связался с посредником, чтобы уточнить личность заказываемого, сомнений и вовсе не осталось.