Приговоренные к войне

[1]

…в эту ночь Хасанбек так и не сумел заснуть. Темник Чингисхана сидел на траве, скрестив

Давно прошли молодые годы, когда мечталось удалому оролуку о многом… В подрагивающем пламени лагерных костров, разжигаемых ночами, во время бесчисленных военных переходов, его воображение рисовало объятые огнём города врагов.

В игре огненных языков чудились манящие к себе женщины-инородки, тучные стада лошадей и скота, драгоценности, сокрытые в мареве распростёршихся впереди степей. Земли, не завоёванные ещё, но – обречённо ожидающие, дабы разделить участь покорённых, оставленных позади.

Однажды и навсегда, бесповоротно ступил он на военную тропу. Как-то летним рассветом ушёл из родного улуса, чтобы больше уже никогда не вернуться надолго. Лишь изредка навещал он край, где родился…

Давно уж нет юного оролука* Хасана. Растворился во времени. Выветрился по частицам. И превратился с годами в Хасанбека. Не витязем-одиночкой судилось ему стать, а непобедимым полководцем, слава о котором не разлеталась далеко лишь потому, что пребывал он в тени нетленного имени Чингисхана, потрясшего Вселенную.

Командиру ханской гвардии виделось в огне костров совершенно иное…

Вчера, например, представлялось Хасанбеку, как входит он в это пламя, нежданно взметнувшееся до небес. Входит, очищается от налипшей за все прошедшие годы скверны, и становится бесплотным. Взлетает над бескрайней равниной и парит. Парит. Парит… Бесконечно. Невесомо, как облако. Плывёт над родной степью, различая знакомые фигурки.

Вот мама. Кричит вслед ему – малышу, что бежит вдогонку за барашком… Вот сам малыш, совершенно уверенный, что он уже багатур…* Вот стоит на пригорке ненаглядная жена Алталун, приложив ладонь к глазам, высматривает его из затянувшегося похода… И вот – тузят друг друга Усун и Джалаир, два маленьких сына-увальня…

Промелькнуло перед взором. Угасло. И снова вспыхнуло, но уже пламенем костра.

А сегодня, должно быть, привиделся ему в колышущемся пламени образ Вечности. Как огонь, она столь же неотступна, властна и всё сжигает. Никогда не останавливается… Огонь не способен лежать и стоять, ему дано только движение. Если пламя не будет двигаться, окончит свой Поход – оно просто перестанет быть. Так и Вселенная.

«Эй, что это вы себе возомнили, дерзкие человечки-однодневки? Вечный Поход?! Уподобиться мне? Ой, не смешите! Но уж, коль надумали всерьёз – идите скорей сюда, в мои объятия, обниму вас жарко-прежарко, да смахну после ваш пепел…»

Малая доля времени отмерена человеческой жизни, да… Но сколько же минуло всего, сколько событий произошло за последние месяцы! Уже и нойона* Хасанбека, прежнего темника,* не было… Остался где-то там, нахлёстывает испуганного коня пред Облачными Вратами. Ещё не ведая, что сыщет за ними.

И не изводит его покуда противоборство белого и чёрного зверей внутри собственного естества. И не догадывается он даже, какова на самом-то деле она – земля воистину ЧУЖАЯ.

Проходя сквозь Врата, дабы продлить свой военный поход в Небо, не слыхал ещё бравый темник пугающего неизвестностью слова. ЛОКОС…

И прежнего Повелителя НЕТ больше. Обливается кровью сердце верного сподвижника, когда смотрит он на старца, ушедшего в себя… Видит темник укутанное в синий атласный халат тельце, внезапно ставшее тщедушным.

Видит глубокие морщины, окружившие молчащий, плотно стиснутый рот… Какой пожар бушевал на безмолвном лице Великого Хана, когда услышал и увидел он в Логове Демонов всю правду! Когда познал великую ложь их мнимого вечного похода!

Хасанбек чувствовал нестерпимый огонь, полыхавший у хана внутри во время общей битвы с демонами, хотя старался Великий не подавать виду и казаться прежним, невозмутимым… И точно так же чувствовал нойон, как рдеют угли в душе у Чингисхана сейчас, после окончания совета полководцев.

Не выдвигал Великий Хан себя в главнокомандующие. Впервые промолчал величайший завоеватель Земли. Тот, что по праву зовётся Потрясателем Вселенной, и сие право первенства без споров признали за ним даже воины позднейших эпох, с которыми свела Чингисхана судьба на вчерашнем Курултае* Многих Великих… на совете полководцев всех народов и времён…

Повелителю, доселе полагавшему себя единственным и неповторимым, довелось вдруг, со всей беспощадностью, осознать мучительную истину. Как много, оказывается, в необозримой мировой степи Великих. РАВНЫХ… И до чего же велико множество на этом белом свете, да и на всех других заодно, – ВРАГОВ. Никак не извести их под корень. Не перебить до последнего… Никакой жизни на это не хватит!

Вселенская Степь воистину не имеет ни конца, ни края – хоть в этом не солгал улыбчивый велеречивый соблазнитель Кусмэ Есуг, коварно назвавшийся посланцем Неба.

Но военный поход отдельно взятого воина, увы, когда-нибудь непременно заканчивается…

Смотрел Хасанбек на своего Великого Хана, и скорбел всем сердцем. И повизгивал чуть слышно белый зверь в душе, предчувствуя недоброе.

Совладает ли с недугом Повелитель?! Ох, нелегко далось хану прозрение! Ему-то, Потрясателю Вселенной, да узнать, что на самом деле его держали за раба?! Всё равно, что рухнуть с царского седла в облако пыли, взбиваемое копытами лошадей вражеских слуг!

Разве сейчас возможно представить б'oльшего врага для ненавистных иноземных демонов, нежели Великий Хан монголов?!

Вот и дождался торжества справедливости храбрый нойон, с первого взгляда возненавидевший Кусмэ Есуга. Только вот жаль, что, заполучив наконец-то желаемое, не чувствовал он почему-то ни малейшей радости…

Сидел верный сподвижник Чингисхана у костра рядом с боевым побратимом своим… более чем побратимом. Не анда* Аль Эксей темнику. Воистину БРАТ. Роднее родного.