Приговоренный к жизни
Шрифт:
И вот настал день, когда они приехали. Все. Аркадий Ильич, Инга и моя сестра Марго. Туманов держал на руках сверток. Он внес малыша в спальню, где я все подготовил, мы развернули его, и я увидел крохотное существо с непропорциональными лицом, ручками и ножками, чуть потолще паучьих, и… горб! Это был маленький горбун, возможно, точная копия нечаевского деда. Умом я понимал, что дело не в деде и не в наследственности. Что кто-то сверху решил послать этой семье такого ребенка, словно в насмешку…
– Григорий, что вы такое говорите!
– А что еще мне могло прийти в голову? Вы себе не представляете, Ирена, что я испытал, глядя на этого ребенка! Неимоверную, невероятную, просто нереальную жалость!!! Получалось, что этот малыш никому не нужен и все
Ясное дело, что Аркадий Ильич большие надежды возлагал на свою дочь, считал, что она каждую свободную минуту будет проводить в Вязовке, что она не оставит своего сына. Но судьба распорядилась, что называется, иначе. Поначалу Инга действительно приезжала, но в детскую не заходила, а только интересовалась здоровьем малыша. Но я-то был приставлен к нему не для того, чтобы наблюдать, как он, бедняжка, умирает! Мы с Марго его выхаживали. Сколько бессонных ночей мы провели возле его кроватки! Марго привезла своего друга, доктора Желткова, первоклассного хирурга и очень хорошего человека. Мне вообще повезло на хороших людей. За исключением, конечно, Инги, у которой так и не проснулся материнский инстинкт. Шли месяцы. Аркадий Ильич переживал, что ребенок нигде не зарегистрирован, что его официально как бы и нет! И вот однажды он приехал ко мне и сказал, что хочет серьезно поговорить. И знаете, что он мне предложил?
– Усыновить малыша?
– Именно! Моя жена, Маша, была, конечно, в курсе всего происходящего. И это она должна была выступить в роли матери Матвея.
– Матвей? Вы его так назвали?
– Да. Понимаете, мальчик был таким хилым, болезненным, что мне захотелось дать ему такое мужественное, сильное, что ли, имя. Туманов помог нам зарегистрировать его с соблюдением всех формальностей. Вот так мы с Машей и стали родителями для Матвея.
– Вы говорите, что у вас от Маши нет секретов… Получается, что она – просто грандиозная женщина! Герой!
– Да, это так, да только мне пришлось обманывать ее в течение всех этих двадцати лет в другом!
– Значит, он жив… Боже мой, смотрите, я вся в мурашках! Просто какая-то невероятная история! Постойте, но в чем же заключался ваш обман?
– Когда моя сестра Марго лежала в больнице с Ингой, они о многом говорили. Инга искала помощницу по хозяйству. Ну и моя Маргарита посоветовала ей Машу. Это случилось незадолго до того, как меня познакомили с Ингой. Так Маша стала работать у Инги, даже не подозревая, что малыш, которого я лечил, кормил и воспитывал, заменяя ему мать и отца, является ребенком ее хозяйки. Мне же платили деньги за то, чтобы я сохранил в тайне имя матери несчастного ребенка. Я назвал Ингу для удобства Илоной, и моей Маше и в голову не могло прийти, что она варит щи и жарит котлеты родной матери Матвея. Сколько проклятий и недобрых слов я услышал от Маши в адрес матери Матвея и в такие минуты был рад, что она не знает, кто же его настоящая мать. Иначе, я думаю, моя эмоциональная жена не вытерпела и невольно упрекнула бы Ингу. Инга тоже, ясное дело, не подозревала, что мужем ее домработницы является воспитатель ее больного сына.
Аркадий Ильич, светлая ему память, обеспечил своего внука на долгие годы, открыв в банке счета на мое имя.
– Но это невероятно! Он так доверился вам!
– Я думаю, что он вполне осознанно откупился от своего внука, понимаете? Все их семейство, за исключением Нечаева, который ни о чем не догадывался, готово было платить деньги, лишь бы никто не узнал о существовании малыша…
С одной стороны, Туманов очень любил свою дочь, с другой – ему было мучительно больно, что она оказалась таким жестоким и слабым человеком. И причина всего этого ада, кошмара, в котором она, я думаю, жила, была ее слепая любовь к мужу. А еще – страх разоблачения. Может, она была никакая мать, но все свои женские инстинкты, думаю, что и материнский тоже, она направила на своего обожаемого мужа. Туманов понимал: если правда вскроется и ребенок, маленький горбун, явится свету, если о нем узнают журналисты, особенно из вражеского стана, то его карьере придет конец. С каждым годом это становилось все очевиднее. Инга сама рассказывала мне об этом. Она страдала, но эти страдания и правду, реальную, с изуверскими методами, с которыми мы скрывали мальчика, она отстраняла, отодвигала от себя, все больше и больше отдаляясь от Вязовки. Она и на дачу редко приезжала, потому что знала, что в нескольких метрах от нее, в запертом доме, растет и развивается ее малыш, ее сын, ее боль, ее беда, ее унижение, ее кара.
– Но почему она не рассказала мужу с самого начала о рождении мальчика? Ну, повозмущался бы он, но потом успокоился, и ребенок остался бы в семье…
– Вы не знаете этих людей, Ирена, для них общественное мнение очень много значит. Особенно для журналистов, которые всегда на виду.
– Да бросьте, Гриша, думаете, я не понимаю, как все было на самом деле? Не каждая мать хотела бы всю свою жизнь посвятить уходу за больным ребенком. А тут такая прекрасная «отмазка» – общественное мнение. Да она просто бросила своего больного ребенка, и все. И, как вы правильно заметили, она надеялась на его скорую смерть. Но ей, в кавычках, конечно, не повезло – мальчик выжил. И все это лишь благодаря вам, вашему чувству ответственности, терпению, вашей порядочности, наконец. Будь на вашем месте человек, нечистый на руку, он прибрал бы денежки Туманова себе, а ребенка бы уморил.
– Деньги… Да, конечно, уход и внимание много значили для Матвея. Но без денег, которые оставил нам его дед, мы бы мало что сделали. Говорю же, этими деньгами он как бы пытался загладить свою вину.
– Что с ним стало? Как сложилась его судьба?
– Во-первых, я поддерживал его здоровье самыми новейшими препаратами, а потом, когда ему исполнилось тринадцать лет, мы отвезли его в Москву, к одному специалисту, который взялся поправить ему позвоночник. Вы представить себе не можете, через что нам пришлось пройти! Это была новейшая методика, и мы, конечно, рисковали.
– Мы? Это кто?
– Здоровьем Матвея занимался, как я уже говорил, доктор Желтков. Это он нашел хирурга – его фамилия Соболев, и это он убедил меня сделать мальчику операцию, суть которой сводилась к тому, чтобы срезать выпуклую часть деформированных позвонков, по сути, срезать горб, при этом ломая позвоночник…
– Бедный ребенок!
– В результате этого позвоночник становится подвижным, и появляется возможность поставить его в правильное положение. Затем Соболев каким-то волшебным образом выделил оболочку спинного мозга и спинномозговые корешки, чтобы, не дай бог, не повредить их, и после этого позвоночник укрепили при помощи специальной металлической системы. Это какая-то новейшая американская методика и очень, очень действенная.
– И его мать ничего об этом не знала?
– Нет, никто не знал. Аркадий Ильич к тому времени уже умер, царство ему небесное. Но, бог видит, я не потратил ни единого рубля напрасно. Я сделал для Матвея все! Конечно, после операции ему было очень тяжело. Петр Борисович, когда мы привезли Матвея домой, в Вязовку, ночи не спал, сидя возле его кровати, так переживал, так нервничал. Эти перевязки… На это трудно было смотреть, для такого нужны железные нервы… Кровь, гной, килограммы перевязочных материалов. А сколько уколов мы ему делали от боли! Ирена, но вы не представляете себе, каким светлым человеком рос маленький Матвеюшка! А какие мозги!
– Гриша, боюсь спросить вас, что с ним стало… Это гроб для него?
– Давайте уже все по порядку. Я же обещал вам. Скажу сразу – позвоночник ему поправили, и здоровье его восстановилось. Поскольку его лицо, как я говорил раньше, тоже было… как бы это помягче сказать, с дефектами… Высокие скулы, вмятый нос… Так вот, недавно ему сделали пластическую операцию. Не скажу, чтобы он стал писаным красавцем, нет, но у него получилось очень интересное, оригинальное лицо… Словом, из маленького уродца мы вылепили вполне нормального, даже симпатичного молодого мужчину.