Приговоренный
Шрифт:
– А что тут можно посоветовать? – сказал расписной и пожал плечами. – Только когти рвать. Передай друзьям маляву. Сам отослать не сможешь, напиши, я пошлю по своим каналам. Пусть организуют что-нибудь. Вы же спецназ ГРУ, все можете.
А я, между прочим, представлялся в камере командиром роты, но не спецназа ГРУ, а военной разведки. Конечно, допустимо, что расписной считал, будто это совершенно одно и то же, не знал, что военная разведка состоит не из одного спецназа. Но эти его слова тоже что-то значили.
– Подумаю, – сказал я, в задумчивости опустив голову.
Глава 2
Да,
По следам крови на его гипсовой повязке я сразу определил, что добрые доктора делали операцию старшему следователю. Если бы перелом не был многооскольчатым, то она была бы не нужна. А здесь хирург полосовал кисть вдоль и поперек. Потом медсестра гипс наложила, чтобы осколки, составленные в единое целое на манер мозаики, хотя бы частично срослись. Лекари наверняка пытались заставить следователя лечь в госпиталь, но он, как мне думается, отговорился необходимостью отремонтировать генеральские часы с кукушкой и от стационара отказался.
В прошлый раз он мне не представлялся, не счел нужным. Но когда меня ближе к вечеру доставили к нему на допрос, я прочитал табличку, привинченную к его двери. Ночью ее там еще не было. Видимо, Наби Омаханович только-только в кабинет заселился. Потому и не знал, что его сосед-генерал любит работать ночами.
Я подозревал, что старший следователь в моем деле – лицо заинтересованное. Но такие соображения требовалось подтвердить, а, находясь в камере, сделать это было сложно.
Да и нужно ли было этим заниматься? Как изменилась бы ситуация, в которую я угодил? Сменился бы, предположим, следователь. А кто сказал, что другой окажется лучше? Не будет готовить убийство? Это тоже не факт.
Вдобавок Халидов вполне мог договориться с этим самым другим следователем. У них здесь, как я слышал, круговая порука. Так по всей республике дело поставлено, и бороться с этим – не моя задача. Да и не по силам мне такая проблема.
Единственная польза, которую мне удалось извлечь из поездки в Следственный комитет, состояла в том, что меня отвозили туда вместе с парнем по кличке Копра, который был привлечен за ограбление дома какого-то правительственного чиновника. У него был свой допрос и следователь, у меня свой, с подполковником Халидовым. Везли нас в отдельных клетках, но толстые прутья не мешали нам разговаривать. Общались мы тихо, а вертухай, который ехал за пределами наших клеток, рядом с задней дверью, быстро заснул.
Автозак был почти новый, имел хорошие, еще не пробитые амортизаторы. В мягкой машине любого могло бы укачать. Даже Копра клевал носом, тем не менее слушал то, что я ему передавал шепотом.
Для начала я поинтересовался, давно ли он знает расписного.
– Вообще не знаю. Я ведь сказал уже, что этих двоих в камеру ко мне перевели за пятнадцать минут до твоего прихода. Но мне он показался серьезным парнем.
– Он тоже наседка. Наверное, главная, если так вот запросто своим напарником пожертвовал. Может, просто конкурента убрал.
Нас уже допрашивали по поводу ночного происшествия. Но все мы одинаково показали, что спали и ничего не слышали. Те допросы проводились прямо в СИЗО. В них участвовал сотрудник Следственного комитета, какой-то капитан, вежливый и почти испуганный. Еще бы не бояться! На него взвалили дело, раскрыть которое скорее всего будет невозможно.
Главным подозреваемым по-прежнему считался я, специалист по рукопашному бою, человек, неплохо обученный искусству сворачивать недругам шею. Но капитану следовало еще доказать, что я обрел в камере заклятого врага, которого и прикончил голыми руками. Честно говоря, я опасался, что расписной вдруг скажет, будто видел, как я вставал ночью и ходил по камере.
Здесь передо мной во весь рост поднималась дилемма. Вернее сказать, она касалась другого человека. Что было важнее для расписного: приписать мне еще одно убийство или втереться в доверие? Видимо, он выбрал второе. Не исключено, что ему на допросе, проводимом там же, в СИЗО, кто-то посоветовал поступить именно так. Втереться ко мне в доверие и узнать, куда подевался рюкзак, набитый наркотой.
Что касается капитана, то вид у него был слишком уж расстроенным. Я подозревал, что ему умышленно дали вести дело, которое раскрыть невозможно, чтобы снять с должности. Видимо, на это место уже был подобран другой кандидат, обладающий достаточными связями. Даже до меня, прежде не имеющего ни малейшего отношения к местной юриспруденции, доходили слухи о подобных методах подбора здешних правоохранителей.
– Ты уже доказал, что твой базар серьезный, когда Бобу предъявил. Что на этот раз скажешь?
– Откуда расписной знает, что я командую ротой спецназа ГРУ? А он в курсе.
– Ты же сам представлялся.
– Я назвал себя командиром роты военной разведки. А это не одно и то же. Такие подразделения существуют при каждом военном округе. Но они не имеют отношения к спецназу ГРУ. А расписной предложил мне организовать побег именно через эту контору. Я теперь думаю, что кому-то выгодно и спецназ ГРУ подставить, и найти рюкзак торговца наркотой, которого я пристрелил. Ты не подскажешь, как мне передать своим маляву, мою собственную, настоящую? Я почти уверен в том, что через каналы расписного ее все равно передадут кому-то из моих командиров. Только она будет не мной написана. Добудут где-то образец моего почерка и подделают его. Специалиста по этой части найти несложно. Самый плохой художник сумеет сделать. Можно и печатные буквы изобразить, якобы для конспирации. Значит, мне необходимо отправить свое послание по другому каналу.
– У меня в здешнем СИЗО таких связей нет, – сказал Копра. – Я сам из Ростова. Попробуй словами передать через адвоката. Только не местного, выделенного тебе бесплатно. Хорошо будет, если твое командование и сослуживцы адвоката наймут. Только учти, там, в СИЗО, кабинет для беседы с ним прослушивается. Напиши записку. Покажи ему, чтобы прочитал. Бумагу и карандаш я тебе дам. Только записку адвокату не оставляй. Как прочитает, сразу сам ее съешь.
– Только как сделать, чтобы расписной не видел?
– Его тоже, думаю, на допрос иногда возят. Хотя бы для вида должны.
Дальше нам поговорить не дали. Проснулся в своем углу у двери вертухай, заметил, что мы перешептываемся, выругался по-русски и выдал на своем языке длиннющую тираду, из которой мы ничего не поняли. Но он, видимо, остался доволен своей красноречивостью, поэтому больше ничего не говорил. Тем более что мы сразу замолчали.
Во дворе Следственного комитета нас со Стасом разделили. Местные вертухаи повели нас в разные кабинеты.