Приграничье. Клинок Стужи. Дилогия
Шрифт:
— Не нравится мне здесь, — поежилась Вера, когда я присел рядом. — Зачем мы здесь остались? А если кто-то выжил?
— Колдун обо всем позаботился, — вздохнул я. Не то чтобы у меня была уверенность в этом на все сто. но другое место для ночлега искать уже поздно.
— Ты видел, какие они страшные? Откуда такие только берутся?
— Мутации, — прикрыл я от едкого дыма глаза ладонью. — Ты же слышала, что Ялтин про городские стены сказал? И то те, у кого предрасположенность или сопротивляемость низкая, от мутаций не застрахованы. А эти тут сколько жили…
—
— Почему везде? Где местные сами защиту поставили, где в Форте разные средства закупают. Ну и зелья всякие для вывода из организма магической дряни пьют.
— Страшно. И мы так можем?
— Да не думай ты об этом, — посоветовал я. — Мы в Патруле сколько в рейдах пропадали, и то на моей памяти только двое в Черный квадрат загремели.
— Куда?
— Это Гетто так называется — Черный квадрат.
— А! Те на митинге? А для чего Гетто вообще нужно?
— Ты сама как думаешь? — Я вытащил нож из чехла и посмотрел, насколько хорошо очистил его от крови.
— Ну… согнать всех туда, чтобы глаза не мозолили. — Девушка дождалась, пока я уберу нож, и прижалась ко мне плечом.
— И это тоже. Но в первую очередь для безопасности самих уродов. Большинство из них ни прокормить, ни защитить себя не могут. А в Гетто и еду завозят, и бандам туда ходу нет.
— Их же не выпускают оттуда! Они там как в тюрьме!
— Тех, которые не заразные, выпускают. Карантин для заразных. Ну и чтоб местные туда не лезли.
— Ужас! Почему люди не могут оставить их в покое?
— Как сказал один мой знакомый, царствие ему небесное: «Уродов никто не любит», — немного перефразировал я слова Обрубка.
— Но за что?
— За вызывающие отвращение увечья, бесплатную кормежку, страх…
— Страх?
— Страх стать такими же, как они. Большинство людей не любят, когда им напоминают о неприятном. Будто, если о чем-то не думать, это тебя не коснется.
— И ты боишься?
— И я боюсь.
— Ты чего-то боишься? — Напалм присел с противоположной стороны очага и положил на колени разряженный пистолет. — А я-то думал, что ты совсем отмороженный. Поэтому и прозвище такое.
— Не угадал, — улыбнулся я. — Я — Лед, а не Отморозок.
— Действительно, а отчего такое странное прозвище? — поинтересовалась Вера.
— Не знаешь, как прозвища придумываются, что ли? — словно почувствовав, что мне неприятен этот вопрос, рассмеялся Напалм и достал из сумки шомпол. — Вот так посмотришь на человека и сразу становится ясно, что Хан никакой не Хан, а Шнырь. Дядя Женя — Боцман. Димитрий — Угрюмый. У Гриши его прозвище на лице написано. Первый и Второй — Амбал Один и Амбал Два. Илья — тот вот Крендель.
— А я? — кокетливо повела плечом девушка.
— Краля, — не задумываясь, ответил пиромант и приступил к чистке пистолета.
— Ну, спасибо, — надула губки Вера.
— Слушай, у тебя аркебуза какого калибра? — оценил я внушительные размеры пистолета. — Шестого или четвертого?
— Да кто ж его мерил? — Напалм отложил в сторону шомпол. — Но любой доспех и амулет на раз пробивает.
— Я вот что хочу спросить, — понизила голос Вера и кивнула в сторону вернувшегося Димитрия. — Этот что, всегда с собой столько хлама таскает: кольчуга, сабля, топор, ножи, лук, колчан со стрелами. Он совсем больной?
— Он просто предусмотрительный человек, — не согласился я.
— Да ну? Не понимаю. Все это даже не вчерашний день, а позапозавчерашний. К чему игрушки? — не унималась девушка. — У мужиков от этих побрякушек, похоже, просто крыша едет.
— Не скажи. — Пиромант достал из сумки бумажную сосиску с порохом и надорвал ее с одного конца. — Тот, кто это все придумал, — просто гений.
— Почему?
— Когда это все начиналось… — Напалм высыпал порох в дуло и шомполом забил пыж. — Ну, в смысле, когда мы из нормального мира сюда провалились, основатели Братства были простыми бандюками-спортсменами из Форта. Так тогда район вокруг вокзала назывался. И таких банд было немало. Те же Цех, Семера, Белогвардейцы, еще куча всякого отребья… И где они теперь? Семеровцы так простыми бандитами и остались. Цех сколько лет уже в Городской совет лезет, и все без толку. А Братство, между прочим, только благодаря этой идее так резко в гору и пошло.
— То есть бандиты сказали: мы не будем использовать огнестрельное оружие, — и все к ним побежали? Бред.
— Они пообещали людям стабильность. — Пиромант вытащил из сумки холщовый мешочек и вытряхнул из него на ладонь серую пулю.
Я протянул руку, и он передал свинцовый шарик мне. Ух ты! К моему удивлению, пуля оказалась куда тяжелее, чем ей полагалось быть. Внушительно весит, внушительно…
— Они не зависели от изредка поступавших с той стороны патронов, — продолжил рассуждать Напалм. — Они не тратили средства на приобретение огнестрельного оружия. Они не содержали женщин и детей — по сути, к ним ушла наиболее работоспособная часть населения. Их слишком долго не считала конкурентами Дружина. В конце концов, как бы ни пыжилась Гимназия, но по многим направлениям догнать чародеев Братства ей удастся еще ой как не скоро.
— Чародеи здесь при чем?
— А куда, думаешь, сэкономленные средства вкладывались? Уж точно не только в этот, как ты выразилась, хлам.
— Если все так замечательно, почему они сейчас женщин к себе принимать начали? — нашла слабое место в рассуждениях Напалма Вера. — Димочка вон разве что кипятком не писает.
— Они уже полностью использовали фору, — пиромант забрал у меня пулю. — А теперь переходят к следующему этапу развития. Лига, между прочим, тоже поняла бесперспективность однополого существования. Но они пока телятся.
— Им бы с Братством объединиться, — хмыкнул я.
— Не, как говорится: двум пернатым в одной берлоге не ужиться. — Напалм протолкнул пулю в ствол и потянулся за вторым пыжом.
— Лед, ты ходил уже, — наклонился ко мне незаметно подошедший Второй, — как в толчок пройти?
— Как к выходу идти, вторая дверь по правой стороне.
— Минуту внимания, — заявил вернувшийся Григорий и подошел к очагу. — Отвлекитесь на одну минуту от ваших дел и подойдите все сюда.