Приграничье. Клинок Стужи. Дилогия
Шрифт:
— А их и нет. — Я невозмутимо убрал документы в карман. Укушенные оборотнем или волколаком вообще выживают крайне редко — пасть у этих тварей будь здоров.
— Выходит, ты черноряснику фуфло толкнул… — задумчиво постукивая пальцами по дверному косяку, пробормотал Ворон.
— Э-э-э, Лед, а ты по ночам выть не станешь? — забеспокоился Николай, которому после кружки воды стало немного легче.
— Не стану.
— Точно? — не поверил мне Ветрицкий.
—
— Оборотнем может стать только тот, у кого есть к этому генетическая предрасположенность, — решил разрядить обстановку я. — При приеме в Патруль всех проверяют на сопротивляемость магическим воздействиям, психические отклонения и эту самую предрасположенность.
— И? — Ветрицкий поднялся с тюфяка и засуетился. — Макс, где здесь толчок?
— Направо по коридору, последняя дверь.
— И у меня ее нет. — Мне не удалось скрыть улыбки, когда позеленевший Николай, зажав ладонью рот, выскочил из комнаты. Ему еще повезло — обычно туалеты во дворе ставят. — О чем и была сделана соответствующая запись в моей медицинской карте. Все ясно?
— Да ладно, Лед, че ты? — заулыбался Ворон. — Я ж так, для твоего же блага…
— Проехали. — Я решил не устраивать разборок. Не будь у меня с Максом соответствующего штампика в медицинской карте, до сих пор бы после встречи с волколаком в больничке парились.
— Слушай, Лед, а у меня этот штамп смазан, ничего не разобрать. — Макс пытался рассмотреть запись в собственной медицинской карте.
— Тебе это зачем? Печать же синяя.
— А что написано?
— Да без разницы. — Я уселся на освобожденный Ветрицким тюфяк.
— А, заразившись, вылечиться можно? — Макс свернул тетрадку и сунул ее во внутренний карман полушубка.
— Можно. Серебряной пулей в висок. — Ворон приставил палец к виску. — Пух-х-х!
— Полностью только так, — согласился с ним я. — Но вроде есть препараты на основе серебра, которые блокируют трансформацию и мозги в полнолуние прочищают.
— Не помешаю? — В открытую дверь заглянул худой светловолосый паренек лет двадцати.
— Чего надо? — Ворон оценивающе оглядел залатанные валенки и потертый тулуп пришедшего.
— Я предлагаю…
— Ничего не покупаем, — даже не дослушав, перебил парня Макс.
— Но лошади… — начал мять в руках ушанку пацан.
— Не понял? Не надо ничего, — придвинулся к нему Ворон.
— Лошади? Ну-ка подожди, — заинтересовался я. — Какие лошади?
—
— Мишкины, что ли? — сообразил Макс. — А ты сам-то кто такой?
— Мишкины, Мишкины, — как китайский болванчик, часто-часто закивал пацан. — А я племянник его, Федор Ряхин.
— И каким боком ты к этим лошадям отношение имеешь? — Макс не обратил внимания на протянутую для знакомства руку. — Они разве не детям его достаться должны были?
— Каким детям? — не понял Федор. — Не было у него никого.
— Не было? — Я не то чтобы сильно удивился, но все же… «Четверо детей по лавкам». Вот оно как.
— Не было. Все мне перешло, — подтвердил парень. — Не верите, у Кузьмы Ефимовича спросите.
— И ты лошадей продаешь?
— Продаю.
— А к нам чего пришел? — процедил Ворон.
— Ну… — замялся Федор, — вы ж награду за оборотня получили…
— И что из этого? — поскреб заросший щетиной подбородок Макс.
— А деньги без движения лежать не должны, — почти моментально нашелся паренек. — Вот я вам лошадей и предлагаю. Выгодное капиталовложение, между прочим.
— Ну и какая, на фиг, нам здесь выгода? — цыкнув зубом, усмехнулся я. Понахватался от дядьки умных слов, стервец. — Учитывая, какой дрянью Мишка этих коняг пичкал, мы их даже на мясо продать не сможем.
— Зачем на мясо? Я их вместе с санями продаю.
— Сани продаешь? — вернувшийся Ветрицкий сразу же взял быка за рога. — Сколько хочешь?
— Трешку.
— Лучник, а ты разве не все деньги вчера пропил? — с вполне различимым намеком в голосе полюбопытствовал Макс.
— Не, меня угощали, — не понял подтекста, а может, специально не обратил внимания тот.
Ну что с ним делать? Кто так торгуется? Вообще-то нам эти сани не нужны, но если можно взять по дешевке, то почему бы и нет? Все не пешком топать.
— За таких доходяг больше полтинника просить грешно, — решил поторговаться я.
— Что? Палтус за двух лошадей с санями? — выпучил глаза Федор. — Не смешите мои тапочки! Две с половиной сотни и ни копейкой меньше.
— Да? А чем мы кормить этих проглотов будем? — взмахнул я руками. — Они завтра же без жратвы околеют! Семьдесят пять рублей максимум. И то только из-за доброй памяти о Мише.
— Ой, только не надо! — и не думал уступать наследник. — Кормить нечем! Можно подумать, серый мох только у нас растет! Я вам мешок овса и два сена могу в довесок дать.