Пригвожденное сердце
Шрифт:
Крис оглядел двор. Нет, ничто не помешает осуществлению его мечты.
Марк посмотрел через стену на две головы, торчащие из воды.
— Сдается мне, что я мог бы выйти вон туда и размозжить им башку в упор, — сказал он Джону Ходджсону.
— Вот тут-то тебе и конец. Этих двоих уродов тебе видно хорошо; а как насчет тех, кого не видно? Может, там, под водой, засели еще несколько и только и ждут, чтобы схватить за ноги какого-нибудь дурня, который попробует перебраться.
— Хочу выйти туда. Хочу, чтобы их тут больше не было.
— Всему свое время. Когда начинаешь рисковать, тогда и начинаешь терять людей. Сафдары подойдут к воротам; их к ним тянет, словно кобелей к течной суке. А когда они подойдут, мы их перестреляем, просто как крыс в бочке.
Марк Фауст понимал, что фермер прав.
Однако по какой-то непонятной причине у него было ощущение, что срок истекает.
39
Крис уснул там же, где сидел, около двери во двор, прислонившись спиной к стене. Нападение на сафдаров нынешним утром совершенно вымотало его. А когда он проснулся, то испытал какое-то наркотическое ощущение, словно не совсем вернулся в реальность.
Рядом стоял Тони и сверху вниз смотрел на него. В руке Тони держал бинокль.
Он проговорил уныло:
— Пошли.
Крис рывком поднялся, зевнул в кулак и поплелся за Тони по каменным ступеням вверх на стену.
Без тени эмоций Тони сказал:
— Смотри.
Крис посмотрел на берег. Наступил отлив.
Тогда он увидел то, что Тони рассматривал в бинокль.
На насыпи, теперь высокой и сухой, стояла дюжина фигур.
Они стояли в ряд, как костяшки домино, растянувшись вдоль насыпи и уставившись на ворота морского форта.
Сафдары.
Он смотрел на них не меньше двух минут, потом подался вперед, положил локти на стену, а подбородком уперся в ладони.
— Господи... Мы попусту теряли время, да?
Тони кивнул.
Крис глядел на фигуры. Пять из двенадцати выглядели так же, как раньше. Обнаженные тела с тугими мышцами, вены выпирают из-под кожи; кожа красная, словно обгоревшая под солнцем.
Семеро других были другими.
Их кожу испещряли оттенки красного: пятна от маленьких клякс до больших проплешин покрывали чуть ли не половину тел. Цвет и блеск указывали на то, что кожа новая. Такой кожа бывает, когда отдираешь болячку слишком рано.
Это были те семеро, которых утром «убили».
Они вернулись. И, по всей видимости, ничуть не ослабели от неистовой стрельбы из ружей и от пламени бензиновых бомб. Вновь наросшая плоть, затянувшая их раны, так гордо выделялась на окружающем фоне, будто была наполнена большей силой, нежели старая.
А прошло всего шесть часов.
Итак, вернулись: свежие, сильные, смертельно опасные.
— То, что меня не убивает, делает меня сильнее... — пробормотал Тони. — Хочешь? — Он протянул бинокль.
Крис мотнул головой. Последние силы покинули его, он был совершенно опустошен.
— Тони, мы проиграли.
— Мы сделали все, что смогли. Но за всем этим стоит нечто более сильное. Вы чувствуете? Ту силу, о которой я рассказывал? Теперь она поступает сюда. Я чувствую, как она струится сквозь камни. Знаете, как будто трогаешь водопроводную трубу, когда по ней течет вода. Можно уловить вибрацию.
— Как, в конце концов, избавиться от этих тварей?
— Я скажу вам, как избавиться. Мы должны отбросить шелуху цивилизованности, позу человека двадцатого века. Мы должны сделать то, что делали наши предки.
— Жертвоприношение? — Крис покачал головой. Тони совсем спятил. — Выбрать кого-нибудь? И что потом? Вышибить мозги? Живьем содрать кожу?
— Крис, это не такое уж безумие, как кажется. Взгляните на любую культуру, начиная с тех времен, когда человеческие существа перестали гадить в собственных берлогах. Независимо одна от другой, все культуры разработали свои ритуалы жертвоприношений. Вспомните мои слова — торговля, обмен. Они говорили своим богам: я даю тебе пищу или... или жизнь ребенка. Ты мне за это тоже что-нибудь дай: хороший урожай, удачу в войне.
Крис не слушал. Он мог только гипнотически смотреть на двенадцать фигур, вытянувшихся, словно красные бусы, вдоль насыпи. А те, в свою очередь, подняв грубые лица статуй с острова Пасхи, уставились на ворота морского форта, как будто хотели испепелить их взглядом.
Понемногу на стену к Крису и Тони поднялись другие. Они безмолвно глядели на сафдаров. Каждый, должно быть, понимал, что твари с влажными красными пятнами были теми самыми, которых жгли и расстреливали сегодня утром.
Вдруг послышался стон. Такой стон, будто кто-то шел босиком по битому стеклу.
Марк Фауст. Он перегнулся через стену и, вытаращив глаза, глядел на сафдаров.
— Нет! Нет! Нет! — Крис даже поежился — такая ярость звучала в его голосе. — Я не дам этим ублюдкам одолеть нас! Не дам!
Вскинув дробовик, он дважды выстрелил с такой быстротой, с какой только мог двигаться его палец на спусковом крючке. Потом сунул ружье Крису в руки, выхватил винтовку у Джона Ходджсона и сделал еще два выстрела.
Сафдары никак на это не прореагировали, хотя дробь слегка их задела. С голой кожи одного из них на насыпь потекла темная струйка, образовав лужицу.
— Ублюдки... Ублюдки. А ведь они не такие уж тупицы. Они знали, что мы им ничего — ровным счетом ничего — не можем сделать.
На какое-то мгновение Крису показалось, что вот сейчас Марк распахнет ворота, выскочит на насыпь и набросится на сафдаров с кулаками. Он весь трясся от ярости, оскалившись и сверкая глазами.
Затем Марк со сдавленным стоном повернулся ко всем спиной и сел на каменные плиты галереи, обняв руками коленки, как ребенок в чреве матери.
Крис оглядел жителей деревни, которые стояли с вытянувшимися лицами и наблюдали, каким маленьким вдруг сделался этот огромный мужчина.