Пригвожденное сердце
Шрифт:
Бессилие. Теперь он понял, что значит это слово на самом деле. Это то чувство, которое переламывает тебя пополам, когда что-то должно произойти, а ты знаешь, что не в силах ничего сделать, чтобы предотвратить это. Словно мать, глядящая, как ее ребенок умирает от рака. Можешь взять его на руки, можешь орать и ругаться на бессердечного подонка-бога, который позволяет это. Но не можешь сделать ничего, чтобы жизнь крохотного любимого существа перестала утекать сквозь твои пальцы.
Смотреть на Марка почему-то было стыдно. Крис отвернулся и уперся взглядом в живые статуи, которые
40
Депрессия.
Безнадежность.
Деревенские замкнулись в себе. Большинство вернулись в комнату батарейной палубы, чтобы смотреть в пустоту.
Рут помогала Дэвиду раскрашивать картинки. Сам Крис не мог думать ни о чем, кроме воды.
Что делать, когда она кончится?
Он взглянул в окно, за которым миллионы тонн воды обрушивались на песок и возвращались в море. Раздраженно передвинув стул, сел спиной к окну.
Всего час назад люди были полны оптимизма. Твари кровоточили; казалось, они умерли. Увы, надежды рассыпались в прах. Твари оказались бессмертными. Швыряй в них бомбы, расстреливай из ружей, закидывай камнями... они будут приходить снова и снова.
Оставалась полагаться на помощь извне.
ИЗВНЕ.
Крис вдруг подумал, как странно звучит это слово. Извне. Весь остальной мир — с улицами, кафе, переполненными автобусами, парками — теперь казался чудовищно далеким. Словно окрестности морского форта каким-то образом отломились от планеты Земля.
Мэнсхед стал пограничной полосой между обычным миром, который все они знали, и тем местом, о котором толковал Тони. Где бродит какое-то... существо, которому древние поклонялись как богу.
Голодный тигр беспокойно ходит взад-вперед по тесной клетке. Лишь ее прутья отделяют хищника от залитых солнцем аллей зоопарка, заполненных мягкими и вкусными Homo sapiens. Легкая добыча. Теперь прутья клетки становились бумажными.
— Папа, когда мы пойдем в подвал?
— Не сейчас, Дэвид.
— Пап...
— Не беспокойся, малыш. Позже мы туда спустимся и все как следует осмотрим.
— Да я там был тысячу раз! Я хочу тебе что-то показать. Это жутко интересно.
— Ты туда спускался? Когда?
Оп-па! Дэвид понял, что сболтнул лишнее. Ведь ему велели не спускаться в подвал.
— Всего несколько раз. Там, внизу, здорово.
Папа явно не обрадовался.
— И что же там, Дэвид?
— Пойдем, я покажу.
Мальчик схватил Криса за руку и потянул к двери.
В коридоре они встретили Тони. Лицо у него было красное, и он тяжело дышал.
— Крис, еще одна.
— Что?
— Миссис Кристофер. Пыталась... — он заметил Дэвида, — пыталась свести счеты. — Тони отвернулся и заговорил тише, чтобы Дэвид не слышал, но тот все равно расслышал все. — В туалете. Пластиковый пакет на голове, резинка вокруг шеи.
— Задохнулась?
— Еще бы немного, и... Рут нашла ее как раз вовремя.
— Иди поиграй, Дэвид, будь хорошим мальчиком. В подвал мы спустимся позже, ладно?
Тони с папой быстро ушли.
Жизнь продолжалась — медленно, сонно.
В тот вечер в баллоне, подсоединенном к кухонной плите в фургоне, кончился газ. Тони помог Крису заменить его. Они вынесли пустой баллон через дверь в здание морского форта и положили в одной из кладовок. Здесь было пять синих металлических цилиндров, все полные и величиной почти с самого Тони Гейтмана.
Пять полных баллонов, подумал Крис. Уйма газа. Хватит на все лето. Если удастся столько прожить.
Уйма газа... Он обдумал свою мысль со всех сторон, как археолог рассматривает найденный артефакт.
— Знаете, Тони, прежде чем закончится пресная вода, надо бы попробовать опреснить морскую. Тогда у нас будет неограниченный запас. Мы и так уже поднимаем ее на веревке во время прилива.
— Отлично. — Никакого энтузиазма в голосе Тони не было. Его не интересовало превращение морской воды в питьевую.
Что это с ним случилось? Ему что, жить надоело?
— Поищу какие-нибудь трубки. Поглядим, сумею ли я что-нибудь смастерить.
Тони просто кивнул, помогая Крису поднять один из полных баллонов.
Когда они уже собрались тащить цилиндр к фургону, Тони посмотрел на Криса и спросил:
— Вы слышали звук?
— Звук? Какой звук?
— Не важно. Так... Пошли.
Они молча выволокли баллон через дверной проем; металл, скрежещущий по полу, так отдавался в коридоре, что казалось, будто какое-то огромное животное просыпается после глубокого сна.
Марк Фауст натянул одеяло на плечи. Всего половина восьмого вечера, но он все равно пытался уснуть. Он лежал на боку в комнате батарейной палубы, подложив руку под голову.
Снаружи белый туман незаметно стал серым, когда невидимое солнце соскользнуло за горизонт.
Преподобный Рид, с раскрасневшимся от джина лицом, громко храпел в углу. Может, и правильно. Сладкое забытье.
Сейчас Марк оценил привлекательность самоубийства. Мертвые не чувствуют ни боли, ни горя, ни мучений. Миссис Кристофер, когда они принесли ее, сорвав пластиковый мешок с головы, издала такой стон разочарования, поняв, что осталась жива, что Марк призадумался, правильно ли они поступили. Может, надо было просто повернуться и уйти.
Опять же, может, если бы он не покинул Штаты, все было бы по-другому. МОЖЕТ. Этот мир полон всякими «может». Может, если бы Гитлер погиб во время газовой атаки в Первой мировой войне; может, если бы Чарли Мэнсон заслонил своим лицом ту вьетконговскую пулю; может, если бы в Эфиопии целый год шел проливной дождь, и пустыня зазеленела; может, если бы он остался дома в Бостоне, то сидел бы сейчас перед телевизором с бутылкой пива, а жена готовила бы ужин. А сынишка играл бы на электрогитаре в гараже с друзьями. МОЖЕТ... Все эти «если бы» такие же безжалостные, как гвозди, входящие через ладони и ступни Иисуса в твердую древесину креста.