Приход ночи (сборник)
Шрифт:
Могу я выглядеть благородно? А как насчет гордости? Выпрямиться в полный рост и стать смешным? Где найти женщину, которая не оттолкнет меня, смеясь в лицо? Естественно, мне пришлось научиться не проявлять каких бы то ни было эмоций.
Вы говорите об уродстве... Никто и не обратил бы внимания на ваши руки, никто не заметил бы, что они чем-то отличаются от рук остальных людей, если бы вы сами не сообщали о них всем и каждому. Неужели вы считаете, что есть способ скрыть низкорослость? Именно это-то люди и замечают в первую очередь,
Стюарту стало стыдно. Он вторгся в личные, самые сокровенные мысли человека - а этого не следовало делать.
— Простите меня...
– проговорил он.
— За что?
— Зря я вынудил вас говорить об этом. Нужно было самому понять, что вы... что вы...
— Что? Пытался утвердиться таким образом? Хотел показать, что я, несмотря на свое убогое тело, обладаю сердцем отважного великана?
— Я не стал бы над этим смеяться.
— А почему? Это глупая идея, и я сделал то, что сделал, совсем по иной причине. Чего бы я добился, если бы мной двигали подобные побуждения? Как вы думаете, что произойдет на Земле? Меня поставят перед телевизионными камерами, опустив их пониже, конечно, чтобы можно было показать лицо крупным планом? Или заставят взгромоздиться на стул - а потом приколют на грудь медаль?
— Очень даже может быть.
— Ну и какая мне от этого польза? Все только станут причитать: "Ой-ой-ой, какой он маленький". А потом? Я что, должен буду говорить каждому встречному: "Знаешь, я тот самый парень, которого наградили за невероятное мужество и отвагу в прошлом месяце?" Мистер Стюарт, сколько нужно медалей, чтобы компенсировать недостающие восемь дюймов роста?
— Да, я понимаю, - задумчиво ответил Стюарт.
Мален заговорил быстрее; в его голосе появилось сдержанное волнение, так что теперь он немного дрожал.
— Были дни, когда я думал, что смогу доказать им, таинственным "им", которые и были всем остальным миром... Я собирался покинуть Землю и открыть новые миры. Я стал бы вторым Наполеоном. Я оставил Землю и направился к Арктуру. Ну и что я делал на Арктуре такого, чего не мог бы сделать на Земле? Ничего. Вел бухгалтерские книги. Так что, мистер Стюарт, я расстался с тщеславными мечтами и больше не встаю на цыпочки, чтобы казаться выше.
— В таком случае почему же именно вы решились выйти в шлюз?
— Я покинул Землю, когда мне было двадцать восемь лет. Все это время я провел в системе Арктура. Это мой первый отпуск, и впервые за долгие годы я возвращаюсь на Землю. Собирался провести там шесть месяцев. А вместо этого нас поймали клоро и бесконечно держали бы в плену. Но я не мог... Они помешают мне попасть на Землю! Я должен был изменить ситуацию, и риск здесь не имел никакого значения. Не любовь к женщине, не страх, не идеализм и даже не ненависть - ничего подобного. Мои чувства были гораздо сильнее всего этого.
Он замолчал и протянул руку, словно хотел приласкать карту на стене.
— Мистер Стюарт, -
Молодость
1
В окошко бросили горсть камней — и мальчишка завозился во сне.
Бросили еще раз — он проснулся.
Сел в кровати, весь напрягшись. Тянулись секунды, а он все осваивался со своим странным окружением. Конечно, это не его родной дом. Он за городом. Здесь холоднее, чем в его краях, за окошком видна зелень.
— Тощий!
Его окликнули хриплым, встревоженным шепотом, и мальчишка дернулся к окну.
На самом деле у него было совсем другое имя, но его новый друг, с которым он познакомился накануне, едва взглянул на худощавую фигурку, сказал: «Ты — Тощий». И добавил: «А я — Рыжий».
На самом деле его тоже звали совсем иначе, но это имечко явно шло к нему.
Тощий крикнул:
— Эй, Рыжий! — и радостно замахал ему, стряхивая с себя остатки сна.
Рыжий продолжал все тем же хриплым шепотом:
— Тихо, ты! Хочешь всех перебудить?
Тощий вдруг заметил, что солнце едва поднялось над низкими восточными холмами, что тени еще длинные и размытые, а на траве роса.
Он сказал уже тише:
— Чего тебе?
Рыжий махнул рукой — выходи на улицу.
Тощий быстро оделся и умылся — то есть быстренько брызнул на себя чуть тепловатой водичкой; она высохла, пока он бежал к выходу, а потом кожа опять стала влажной, на этот раз уже из-за росы.
Рыжий сказал:
— Давай потише. Если проснется ма, или па, или твой па, или еще кто, уж тут начнется: «Сейчас же марш домой, а то будешь бегать по росе — простудишься и умрешь».
Он так точно передал интонацию, что Тощий расхохотался и подумал, что, пожалуй, во всем свете нет такого занятного парня, как Рыжий.
— Ты что, каждый день сюда приходишь, вот как сейчас, а, Рыжий? — спросил он с интересом. — В такую рань, да? Когда весь мир будто принадлежит только тебе, ведь верно, Рыжий? И никого вокруг, и все так здорово. — Он ощутил прилив гордости оттого, что его допустили в этот таинственный мир.
Рыжий искоса взглянул на него и небрежно бросил:
— Я уже давно не сплю. Ты ничего не слышал ночью?
— А что?
— Да гром.
— А разве была гроза? — Тощий очень удивился. Он обычно не мог спать во время грозы.
— Да нет. Но гром был. Я сам слышал, подошел к окну, гляжу, а дождя— то нет. Только звезды и небо такое бледное. Понимаешь?
Тощий никогда не видел такого неба, но кивнул.
Они шли по траве вдоль бетонки, которая сбегала вниз, деля надвое окрестные просторы, и исчезала вдали между холмами. Дорога была такая древняя, что даже отец Рыжего не мог сказать сыну, когда ее построили.