Приходи в воскресенье
Шрифт:
Я медленно брел по пустынной улице к мосту через Ловать. Река вздулась и еще больше пожелтела. Остров Дятлинка совсем спрятался в гуще больших раскидистых деревьев. Как много лет назад, с берега тянулись дощатые жидкие клади. Мутные волны захлестывали их, одна доска звучно шлепала по воде. Было то самое время, когда еще не наступили сумерки, но и день уже на исходе. Еще по небу неслись пепельные рваные облака, задувал порывистый грозовой ветер, срывая с деревьев хлесткие теплые капли, где-то далеко и добродушно погромыхивало, свинцово-серое небо в той стороне, куда ушли тучи, изредка озарялось бледно-зеленым всполохом. Еще не зажглись уличные фонари и окна квартир были
Я остановился на улице Лизы Чайкиной и стал смотреть на знакомое окно. В раскрытой форточке трепетала тюлевая занавеска. Голубоватые блики плясали на стеклах. В квартире смотрели телевизор. Не хотелось мне подниматься в эту чужую квартиру, но и слоняться по улицам надоело. Вот уже неделя, как я не вижу Юлю. Напрасно душными вечерами дома я посматриваю на телефон: он молчит, а если и зазвонит, то это не Юля. Несколько раз забегал я в цех, надеясь застать девушку внизу — спускается же она когда-нибудь с этого чертового крана на грешную землю? — но Юлька или не видела меня, или не обращала внимания. Ее парящая под застекленным потолком махина, негромко журча, уносила готовые детали н другой конец цеха. На работе я старался не думать о Юльке, а вечерами не знал куда себя деть. Несколько раз порывался пойти к ней домой, но в самый последний момент раздумывал, ожидая, что уж сегодня вечером она обязательно позвонит… Но Юлька не звонила.
Я не хотел себе признаться, что это конец. Вот они современные девчонки: ушла — и точка. Умный сразу догадается, что песенка спета, а дурак будет бегать сзади, умолять, просить прощения, хотя виноват совсем не он. Еще в ту первую встречу у нее дома, когда все было прекрасно, я ощущал в себе тревогу. Где-то уже в самом начале предчувствовал грустный конец наших встреч… Юлька никогда не говорила, как она ко мне относится, а я никогда не спрашивал. Знал, что ей это не понравится. Слишком уж она независима. И хотя я в общем-то догадывался, что рано или поздно нечто подобное случится, зеленая тоска схватила меня за горло и не отпускала с того самого вечера, когда я увидел ее на танцплощадке. Иногда, на работе, мне хотелось пойти в цех, выключить рубильник и вытащить ее за руку из кабины мостового крана… А сегодня вот решил пойти к ней домой. Нет, не выяснять отношения, — мне просто захотелось увидеть ее. Просто посмотреть ей в лицо, услышать ее голос… После развода с женой я мечтал влюбиться как мальчишка: страдать, переживать, думать о ней, любимой… И был уверен, что такого со мной больше не случится. Тогда мне казалось, что я уже все испытал, пережил, и любовь — это уже не для меня. И вот пришло оно… как это лучше назвать? Я всегда избегал произносить слово «любовь»… Потому что уже не верил в нее. И вот она пришла ко мне. Радоваться мне или рвать на себе волосы? Я давно уже понял, что ни к Ларисе, моей бывшей жене, ни к Нине никакой любви у меня не было. Влечение, привязанность, привычка, что угодно, только не любовь. Была у меня одна-единственная любовь — к Рыси. И эта настоящая большая любовь по какому-то капризу судьбы перешла к ее двоюродной сестре — Юльке!..
Я позвонил, и мне открыла Елизавета Гавриловна Горохова, Юлькина бабка. На этот раз она меня сразу узнала и бросила быстрый взгляд на карманы моей куртки.
— Что же не заходил-то, родимый? Забыла, как тебя по батюшке-то, — спросила она. — Чего стал на пороге? Заходи. Ежели к Юльке, то ее нету дома. К этой, к Маньке, подружке своей, убежала.
Точить лясы со старухой мне совсем не хотелось, но и уйти сразу было как-то неудобно.
— У меня машина внизу, — соврал я. — Не закрыта.
— Манька-то Кривина живет где-то у кирпичного завода, —
— Я, пожалуй, потом зайду…
— Значит, верно, чго ты директор завода? — вцепилась в меня Елизавета Гавриловна. — От Юльки-то слова не вытянешь, а Манька что-то толковала… Юлькин ухажор-то, грит, сам директор завода… Только толку от него никакого, разве что на машине прокатит.
— А какой толк должен быть, бабушка? — поинтересовался я.
— Говорит, попросила отпуск, а ты не дал ей… Врет, поди?
— Да нет, не врет, — сказал я.
— Я в ваших делах не кумекаю, — болтала старуха. — За что купила, за то и продаю… А Юлька-то помягче со мной стала. Уж не знаю, что с ней приключилось, а и посамостоятельнее стала: дома не курит, компаний не водит и… как-то к ей ухажер, инженер один, выпивши притащился, бухает и бухает в дверь, так она его, сердешного, с лестницы спустила… Я думала, шею свернет, как загремел вниз! И бутылка — вдребезги…
«Это очень важная деталь…» — заметил я про себя, а вслух сказал:
— Так ему и надо.
— Он ей раньше проходу не давал… Придет, бывало, и сидит, дожидается. Видный такой и выпить не дурак… Бывало, со мной бутылочку красненького разопьет. Не жадный, этого за ним не водилось… Женатый, правда. Да теперь все женатые. Ты небось тоже семейный?
— До свиданья, Елизавета Гавриловна, — сказал я, отступая на лестничную клетку.
— Может, чайку выпьешь? — предложила старуха. — Я мигом!
— Не беспокойтесь, — отказался я.
— Угостила бы хорошего человека, да в шкафу пусто, — лицемерно вздохнула она. — Какая у меня, старухи, пенсия? Не Юлька, так и в праздник не оскоромилась бы…
— Магазины закрыты, бабушка, — сказал я, понимая, куда она гнет.
— Что внучке-то передать?
— Привет, — сказал я.
— И все? — удивилась старуха. Бородавка на ее верхней губе возмущенно задрожала, сухие морщинистые пальцы суетливо бегали по шерстяной кофте. Что она искала, я так и не понял.
— Передайте, что я жить без нее не могу, — вдруг сказал я и закрыл за собой дверь, оставив старуху на пороге с раскрытым ртом.
Я читал Фицджеральда «Ночь нежна», когда раздался телефонный звонок. Я знал, что звонит она. Мельком взглянув на часы — было половина первого ночи, — я поднял трубку.
— Ты еще не спишь? — после некоторой паузы послышался ее голос.
— Я жду тебя, — ответил я и откашлялся, потому что голос сел.
Пауза побольше и…
— Ты на меня очень сердишься?
— Не очень…
— У тебя есть в холодильнике что-нибудь поесть? Я умираю с голоду!
— Я приготовлю тебе яичницу с колбасой!
Снова пауза… Я слышу ее дыхание. Потом какие-то голоса, стук. Наверное, звонит из автомата. И наконец:
— Хорошо, я сейчас приду.
Мефистофель, сидящий, по своему обыкновению, на краешке письменного столп, распахнул свои светящиеся глазищи и посмотрел на мою глупо улыбающуюся физиономию. Круглая усатая морда выражает довольство. С философской снисходительностью наблюдал он за тем, как я забегал по комнате, готовясь к встрече Юльки. Я убрал простыню, одеяло и подушку в ящик, быстро подмел пол, накрыл грязную посуду на кухонном столе газетой, вытащил из холодильника колбасу, накромсал большими кусками в сковороду, бросил туда кубик масла и поставил на газовую плиту, а когда перед зеркалом стал водить по чистому подбородку жужжащей электрической бритвой, Мефистофель не выдержал и с негодующим фырканьем мягко спрыгнул на пол.