Приходит ночь
Шрифт:
Полная решимости, Брин опять переоделась в джинсы, начеркала записку Ли о том, что проявляет новые снимки — «по внезапному озарению». Она прикрепила записку к двери и уехала.
Брин проехала половину пути до своего городского дома, как вспомнила, что, кажется, забыла снова включить охранную сигнализацию.
Она подумала, не вернуться ли ей, потом решила, что шептун вряд ли решится напасть на четверых здоровых мужчин. А ей так не терпелось проверить свою догадку…
Брин вместе с негативом сразу помчалась в лабораторию. Минуты проходили за минутами, и она впадала во все большее нетерпение. На белой бумаге понемногу проступало изображение…
Едва ли она сможет дождаться, пока просохнут снимки. Она заставила себя потерпеть, когда они полностью проявятся, затем отнесла их в дом.
Ее охватила дрожь, но и возбуждение тоже. Теперь она могла рассмотреть все в подробностях.
Это был… Уинфельд. Смотрящий на песок в смятении. Оглядывающийся, чтобы посмотреть, не видит ли его кто-нибудь. Волна зрителей уже совсем близко, и ему надо срочно, за доли секунды, принять решение.
Пленка запечатлела все. Мгновенное движение ноги, втаптывающей шарик в песок. А из его кармана выпадает другой…
Брин отщелкала всю бобину пленки на скорости, кадр за кадром. Высокочувствительная пленка в тысячу единиц, и вот у Брин есть все, что нужно. Его рука в кармане, шарик, падающий, падающий… на зеленую траву.
Игра! — подумала она с яростью. Все закончено.
Игра. Эдама похитили, ее выбили из колеи, терроризировали из-за глупой, пустой игры, в которой взрослые люди гоняют маленький шарик по зеленому полю…
Игра, в которой Майк Уинфельд выиграл приз в один миллион долларов.
Надо скорее показать фотографии Ли. Сейчас она имеет полное право без колебаний прервать репетицию группы…
Брин была так поглощена своими мыслями, что не заметила черного седана на углу.
Она уже сворачивала на уединенную дорогу, ведущую к дому Ли, когда поняла, что ее преследуют.
Но было уже поздно.
Ее охватила паника, когда она в зеркало заднего вида, наконец, разглядела машину. Ей надо было первой выехать на дорожку, ведущую к дому. Проскочить в дом. Захлопнуть дверь…
По всему ее телу выступили капельки пота, руки скользили по рулю. Брин проехала по гравиевой дорожке, резко остановившись у парадной двери.
Седан с визгом затормозил за ней.
Она выскочила из фургона и бросилась к двери. Вот она открыла ее, вот она внутри… Надо повернуться, чтобы захлопнуть и закрыть дверь, но это невозможно… потому что он уже здесь, навалился на дверь всем своим весом…
Брин пронзительно закричала. Майк Уинфельд — красивый, молодой, загорелый — догонял ее, его губы угрожающе сжаты, глаза холодны и беспощадны.
— Не убежишь… — начал он, но она все-таки убежала.
С криком, раздиравшим ее горло, Брин бросилась вверх по лестнице. Он не отставал ни на шаг. Она слышала звук его шагов так же явственно, как и удары собственного сердца.
Она добежала до стеклянного ящика тон-студии, увидела Ли, сидящего за ударной установкой. Он смеялся, улыбался тому, что говорил ему Эндрю.
— Ли! — прокричала Брин в тот самый момент, когда его мускулы напряглись, а палочки обрушились на барабаны.
Он по-прежнему улыбался. Он не слышал ее, продолжая смотреть на Эндрю…
Брин бросилась вдоль стеклянной стены к двери. Она вздрогнула от внезапной боли, когда рука Майка Уинфельда схватила ее за волосы. Он дернул ее к себе, пытаясь повалить на пол.
Брин в отчаянии схватилась за стекло и принялась бешено колотить в него, но Уинфельд сделал ей подножку. Падая, она безнадежно цеплялась ногтями за стекло.
— Ли! Ли-и-и-и! Помоги мне! Помоги!.. Нет!
Ли продолжал улыбаться, она видела, как напрягаются мышцы его рук, как взлетают палочки, вертятся в воздухе и отбивают ритм, повинуясь его воле.
— Ли-и-и!
Ее ногти проскрипели по стеклу, с жутким для слуха звуком. Внутри ее не слышат…
— Нет! — закричала она снова.
А потом она оказалась на полу, скрытая от музыкантов панелью, продолжала кричать и отбиваться, но с небольшим успехом. К ним, сцепившимся в борьбе, приближался другой человек. Брин узнала его. Незнакомец с тускло-серыми глазами, который пытался купить у нее фотографии в тот первый день.
— Долго же ты! — выдохнул Уинфельд, прижимая Брин к полу, пока второй запихивал ей в рот кляп и обматывал веревкой запястья и брыкающиеся ноги. — Не вставай, идиот! Вдруг Кондор посмотрит в этом направлении! Тяни ее под стеклом…
Когда они тащили ее к лестнице, Брин все еще пыталась кричать через кляп. Потом она почувствовала, как Майк Уинфельд перекинул ее через плечо и вынес из дома.
Снаружи он приказал сообщнику подогнать фургон Брин и следовать за ним.
Брин втолкнули на пассажирское место в седане. Она продолжала твердить себе, что не сможет спастись, если не избавится от страха. То, что Уинфельд заговорил с ней, не помогло ни на йоту.
— Мы едем в старый Фултон-Плейс, — сказал он ей. — С вами во время небольшой самостоятельной репетиции произойдет несчастный случай. Вы ведь так преданы искусству, сами знаете, так верны Кондору. А когда вас найдут у подножия лестницы… что ж, даже у танцовщиков иногда бывают промахи. Я хочу, чтоб вы знали, что мне это на самом деле очень неприятно, Брин. Вы такая красивая, но… ну… понимаете, дело тут даже не в деньгах за победу в турнире. Это касается всей моей карьеры. Если обнаружится, что я смошенничал… — Он глубоко вздохнул. — Я потеряю миллионы.
Брин яростно сражалась с веревкой, связывавшей ее запястья. Фултон-Плейс показался слишком рано…
Ли посмотрел на наручные часы, удивившись тому, что они проработали так долго, даже не сделав перерыва.
— Алло, начальник, — поддразнил его Мик, — мы сегодня заканчивать-то будем?
— Ага, — сказал Ли, потягиваясь. — Я думаю о том, чтобы провести остаток дня в горячей ванне с холодным пивом…
Внезапно он замолк, и Эндрю посмотрел на него с недоумением.