Приказ самому себе
Шрифт:
— Опять не пустила, Тузенька. Ее даже Сашина мама просила. Давай тогда сами играться…
Первого июля папа пошел в отпуск. И для Зиночки началась совсем иная, полная тайн и открытий, новая, интересная жизнь.
Оказывается, доски, которые папа целый год хранил в сарае, не просто так лежали, а «выдерживались» и стали теперь такие, что, если ударить по ним палкой, звенят, как гитара.
— А почему они звенят, папа?
— Значит, сухие и без трещин. Это нам и надо. Любую вещь из них сработаем — будет как игрушка и проживет хоть сто лет.
— А
— Не догадался? — улыбнулся папа. — Тогда потерпи, — и, увидев обиженное лицо сына, сказал: — А вот нос вешать — это последнее дело. Тащи-ка рубанок. Вместе строгать будем.
— Я мигом! — обрадовался он и помчался за инструментом.
Через два дня, когда все доски и бруски были оструганы, Зиночка всполошил подружек сногсшибательной вестью:
— Лодка! Мы с папой лодку строим! Большую! Правдашную!..
А в субботу пришли папины приятели. Осмотрели, остукали лодку со всех сторон. Похвалили:
— Молодец, Иван!.. Крепко сработано!.. Как игрушка!
Папа улыбался. Зиночка козленком прыгал вокруг. Одна мама не радовалась и смотрела на папино изделие подозрительно. Не перестала она хмуриться и тогда, когда лодку свезли на берег и отец показал ей, что утонуть лодка никак не может. Папа наполнял ее водой до краев, но лодка упрямо держалась на плаву, так как на корме и на носу размещены большие железные, наглухо запаянные банки.
Когда маленькая трехместная лодка, казавшаяся Зиночке огромной, была совсем готова, папа спросил:
— Ну как, сын, назовем нашу посудину?
— А как называют корабли, папа?
— Им дают названия городов, рек, погибших верных товарищей…
— Тогда давай ее назовем «Тузик». Папа, он ведь тоже был моим верным товарищем. — Зиночка чуть не заплакал, вспомнив, как Тузик две недели назад попал под машину.
— Хорошо, сынок, — одобрил папа. — Кто друзей забывает — самый никудышный человек. — Он взял белую краску и на голубом носу лодки, выше номера 1224, вывел: «Тузик».
Зиночка проснулся на рассвете и услышал мамин голос:
— Ваня, страшно мне. А вдруг что случится…
— Нет, Оленька, — ласково, но твердо настаивал отец, — пойми: нельзя ему всю жизнь держаться за твою юбку. От жизни не спрячешься. Нынче время строгое. Он должен все уметь… Ну, вырастет. Станет солдатом. А какой из него солдат? Тряпка!..
В первый выезд Зиночки с папой на рыбалку мама провожала их до самого причала. И все упрашивала:
— Ваня, вы же не выезжайте на середину… Идите над берегом, где помельче… Не отпускай одного купаться… Зиночка, сиди в лодке ровненько, чтоб не вывалился…
На лицо ее жалко было смотреть. У Зиночки дрожали губы. Иван Васильевич поцеловал жену и попросил:
— Иди, Оля. Иди… Что ты нас как на смерть провожаешь. Ну, порыбалим маленько и вечером дома будем. Иди, а то у Зиновия, гляди, глаза уже на мокром месте.
Мама попыталась улыбнуться, поцеловала Зиночку и пошла от причала. Но из-за киоска «Газвода», думая, что ее не видят, следила за ними, пока «Тузик» не обогнул песчаную косу Зеленого острова и не скрылся за кустами лозняка.
Зиночку вместе с Сашей Магакян зачислили в первый класс «б» к Александре Михайловне. В классе оказалось пять мальчиков и сорок две девочки. Но не это его смущало. Обидно было другое. Когда Александра Михайловна на уроке физкультуры построила всех по росту, Зиночка оказался самым последним.
— Смотрите! Мальчик с пальчик! — закричали девочки.
— Ничего, — сказала учительница. — А знаете, что в народе говорят: «Мал золотник, да дорог!» Зато он умный и добрый мальчик. А вырасти за десять лет успеет.
— Я вырасту! Как папа! — пообещал Зиночка, глянув ей в глаза.
Учительница улыбнулась и погладила его по голове.
— Александра Михайловна, а он никаких собак, хоть самых презлющих, не боится! — поддержала друга Саша Магакян.
Учиться в школе было интересно и совсем не трудно. До глубокой осени Александра Михайловна чуть не каждый день водила свой класс на прогулки и экскурсии.
Зиночка слышал раз, как строгая завуч спросила:
— А не загуляете вы своих малышей? Не разленятся?
— Нет, — улыбнулась Александра Михайловна, — не загуляю. Они ведь учатся сейчас самому главному: дружбе. Начинают узнавать друг друга и окружающее. Все только начинают… А от школьной программы мы не отстанем. Уверяю вас.
Они видели, как в теплые дни бабьего лета хитрые крошечные паучки-парашютисты летают по воздуху на золотых паутинках. Любовались искусством осени, раскрасившей кусты и деревья во все цвета — от светло-оранжевого до темно-красного, бурого, чуть не черного. Собирали самые красивые кленовые листья, делали из них букеты и головные уборы индейцев. А потом рассаживались в глубине парка вокруг костра из опавших листьев, слушали сказки. Александра Михайловна рассказывала о прошлом донского края, о знойной Африке и гордом Вьетнаме. И рождалась в их сердцах любовь к тем далеким смелым людям. И сжимались кулачки от ненависти к тем, кто принес на мирную землю войну и голод, страх и смерть.
Напрасно беспокоилась завуч. В учебе они не отстали. К концу полугодия успехи первого «б» даже отметили на педсовете.
Учиться хотели все. В классе не было неуспевающих. Разве можно не запомнить такое интересное! Разве можно не понять, если объясняет Александра Михайловна! А если чуточку сомневаешься или позабыл — любой в классе тебе поможет. И они, такие маленькие, уже понимали: разве дело в оценке? Главное — чтобы узнавать с каждым днем все больше.
И еще у всех сорока семи в классе были свои обязанности. Зиночке поручили то, что он больше всего любил, — он стал ответственным за живой уголок. Хозяйство не маленькое: аквариум — две большие банки с рыбками, клетки с пестрым попугайчиком Кривлякой и чижами да находящийся на излечении вороненок Ершик. За живой уголок отвечал не один Зиночка, а еще трое. Но они не ссорились. Даже на зимних каникулах, хоть и договорились ходить по очереди, являлись к своим питомцам все вместе.