Приключение продолжается
Шрифт:
Она оказалась существом довольно ограниченным. Главным удовольствием в ее жизни было хоть над чем-то посмеяться, все равно над чем. Всю свою жизнь она провела на одном месте, в этой реке, ничего другого не знала и не хотела знать. В области речной жизни ее познания действительно были глубоки, но любой сколько-нибудь серьезный экскурс она непременно сопровождала восклицанием: «Вот умора-то!» — и искательно заглядывала в глаза Санди, пытаясь убедиться, что и ему смешно, и очень расстроилась, обнаружив, что он потерял к ней интерес.
— Пообещай, — попросил Санди, — что не причинишь зла моему спутнику, а если что — разбуди его. Я хочу пойти побродить. Посмотрю, что тут есть вокруг.
— А почему я должна тебе что-то обещать?
— Потому, что я очень тебя прошу.
— Ну
— А кому же еще? — удивился Санди, чем окончательно ее к себе расположил. На всякий случай он приставил охранять Райана еще и Земляничку, залегшего в траве со своей вилкой и поклявшегося оберегать спящего от русалки, буде она замыслит предательство. Теперь Санди мог спокойно осмотреть окрестности.
Солнце стояло уже высоко, близился полдень, речной бережок нагрелся, поверхность воды дышала сонным покоем, на ее темной плоскости дрейфовали желтые кувшинки. Берег порос редким невысоким леском, идти по которому было очень легко. Санди не собирался отлучаться надолго, ему просто хотелось посмотреть, какая сказка притаилась за ближним пригорком. Почти вприпрыжку он поднялся на его гребень и остановился там, смотря вниз, на то, что раскинулось у его ног.
От самых его сапог вниз обрывался крутой откос, а дальше, в широкой долине причудливо извивавшейся реки, колыхалось море переливающейся разными оттенками зелени, и то тут, то там из нее выступали развалины белых зданий, сверкающие на ярком летнем солнце, как сахарные. Ничто и никогда прежде не поражало Санди так, как внезапное открытие этого опустевшего скопища руин. Какие здесь были архитектурные формы! Его глаз выхватывал из кажущейся неразберихи просторные амфитеатры, колоннады, чьи колонны редко сохраняли вертикальное положение, обломки некогда царственно устремленных в небо шпилей. Минуту помедлив, он ринулся туда.
Кусты на дороге встретили его недружелюбно, но он продрался, действуя с таким остервенением, будто спасал свою жизнь. И вот он в долине. Первое, что бросилось ему в глаза, было то, что заросли здесь хоть и густы, но лес, по-видимому, совсем юн.
Здесь, снизу, разобраться в мешанине изувеченных зданий и упорного, раздвигающего плиты мостовой кустарника было куда сложнее. Вскоре он разглядел под ногами дорогу, выложенную мраморными плитками, но идти по ней оказалось труднее, чем просто по лесу: плитки были вздыблены рвущимися на волю растениями, и Санди постоянно о них спотыкался. У этой сказки был заброшенный вид. Санди упорно шел по дороге, понимая, что она приведет его в сам город. Он шел долго, острым взглядом выхватывая из-под зеленого покрывала цепких вьюнов то необрушенный угол, то стропило, или поваленную колонну с изуродованной капителью, на которой можно еще было угадать изображения каких-то волшебных тварей. Наконец он выбрался на обширную прогалину, бывшую, видимо, во времена расцвета одной из центральных площадей. Чаша фонтана в центре была заполнена дождевой водой, фигуры повалены и раскрошены, в темной воде плавали неизменные кувшинки, и пахло затхлостью. На востоке виднелись чудом уцелевшие несколько пролетов арочного акведука. Санди закрыл глаза и попытался представить этот город живым — большой, богатый, чистый. Его изумила и встревожила тишина; ни один птичий голосок не нарушал ее, словно это место было кем-то проклято. И все же он не чувствовал здесь ничего плохого. Город и в смерти был величав.
Его внимание вернулось к акведуку. Уцелевшие секции странно контрастировали со сломанными, не обвалившимися, а, казалось, снесенными и растертыми в прах какой-то накатившейся могучей массой. Санди почувствовал легкий озноб: что же могло так прокатиться по городу и опрокинуть эти монолитные опоры? Красивый город был изувечен какой-то силой, которая методично утюжила его вдоль и поперек. Ему стало грустно и обидно: ведь кто-то с таким размахом, выдумкой, любовью и вкусом создавал эту красоту; особенно ему понравились башенки, устремленные в самые небеса и, по всем признакам, до катастрофы соединенные между собой на головокружительной высоте узенькими переходами. Сейчас все это рухнуло и захламляло обломками мостовые. Он поднял камешек и, присев на блок парапета набережной, принялся его рассматривать. Это не был мрамор, как ему показалось вначале. Этот материал был легче и пористее. Он не знал, что это такое. Попробовал разломить — не получилось. Не взял его и нож. «Как же его обрабатывали?» — задумался он, поднял глаза и обомлел.
Перед ним возвышалось здание. Или это был настоящий замок? Оно стояло на двадцатифутовом цоколе, казавшемся отсюда монолитным и лишь кое-где пробитом бойницами. А выше оно превращалось в постепенно сужающийся, тянущийся к солнцу минарет, по спирали опоясанный искрящимся на дневном свету пандусом. Выше цоколя здание утрачивало свою явно оборонительную функцию и казалось созданным веселым человеком, экспериментировавшим с доступными ему средствами и воплощавшим самые красивые и смелые из своих фантазий. Санди попытался было высчитать кривизну и кручение спирального пандуса, пытаясь понять, почему тот не падает вопреки здравому смыслу, но бросил, так как ему не хватало данных, и другой вопрос завладел его воображением: не был ли пандус чем-то вроде строительных лесов, которые не успели убрать, или же значился в первоначальном проекте? И если да, то для какого вида транспорта он предназначался? Такая ширина, свобода и мощь! Неужели для дракона? Тут могла пройти и четверка драконов в упряжке. На ком, как не на драконах могли поднимать такие громоздкие блоки на такую головокружительную высоту?
Он задрал голову, любуясь тончайшим каменным кружевом, затенявшим выполненные в виде лотосов, орхидей и кувшинок балкончики, портики и терраски, которыми усыпаны были верхние — или это только теперь они стали верхними, а раньше были средними? — этажи. Этот нарядный дворец построен был для радости.
Санди хлопнул себя по лбу и засмеялся. Ему пришла в голову догадка насчет строительного материала: такого прочного и в то же время позволявшего изготовлять детали и блоки столь причудливых форм. Этого можно было добиться, если использовать быстро застывающую жидкость… или пену. Как замечательно, должно быть, играла смена красок дня на зданиях, мостовых и статуях этого города.
Он окинул взглядом город; он стоял, кажется, на самой высокой его точке и видел его весь, до окраин. Какая титаническая сила нужна, чтобы вновь вдохнуть жизнь во все это. И какое счастье, какое удовлетворение мог бы испытать человек, совершивший подобный подвиг. На это не жаль было бы положить всю жизнь.
Но замок все-таки понравился ему больше всего, и, рассматривая забавные, экзотичные, причудливые украшения, башенки и купола его верхних этажей, он вдруг подумал, что и Сэсс была бы очарована им. Вот бы предложить ей настоящий сказочный дворец!
Он сделал несколько шагов в сторону, и его восторженное настроение улетучилось, сменившись скорбью. Оттуда, где он стоял до сих пор, не видны были следы разрушений. Теперь же он воочию видел последствия лобового столкновения той могучей тупой силы и замка, похожего на выплывшую из детского сна фантазию. Выложенная плитами дорога там, где прокатился вал разрушения, была искрошена в песок, выдвинутая вперед часть крепостной стены с подъемными воротами снесена начисто и вмята в землю, и весь фасад от толчка провалился внутрь здания. Насколько же крепок был этот материал, если задняя стена осталась практически невредимой. Края проломов были обведены копотью, словно вместе с ударной массой на приступ шел огонь. Что это могло быть? Даже десять драконов, решил Санди, не смогли бы нанести подобный ущерб.
Он решился. Не убедись он в прочности материала, он, может быть, и не стал бы рисковать, но этот город и этот замок прочно обосновались в его сердце. Он захотел забраться внутрь. Обрушенный в кучу хлама и щебня цоколь не представлял для ловкого молодого человека особой преграды, тем более что Санди по-прежнему был твердо уверен, что у судьбы нет других обязанностей, кроме как беречь его от разного рода несчастий. В несколько минут он вскарабкался на вершину цоколя и, обойдя его по довольно широкому карнизу, добрался до пандуса.