Приключение продолжается
Шрифт:
— Как долго я тебя ждал! — этот шепот в мозгу ошеломил Райана, и он забыл занести меч. — Наконец-то!
И сила полилась в него, могучая черная сила, доселе заключенная в тесном объеме клинка, текла в него, разгибаясь и расправляя сумрачные крылья. Усталость долгого пути смыло могучей волной, и Райан откуда-то знал, что это еще мелочи, малая толика, что он сможет черпать отсюда еще и еще и, возможно, никогда не достигнет дна. В его руках был Черный Меч. Санди ошибся. Ему не повезло. Теперь не было причины убивать его. Более того, теперь принц Черного трона испытывал к нему холодную, снисходительную, полупрезрительную благодарность. А впрочем, сейчас это не имело никакого значения.
— Как просто, — сказал Санди, оборачиваясь. — Взяли — и пошли. Куда теперь идти? — он встряхнул Цветок. Тот махнул листом в сторону неприметной, скрывавшейся за гигантским сталагмитом дверки. Райан и Санди покинули опустевшее Хранилище и вошли в тоннель, похожий на тот, каким они шли ранее: гладкий, скучный, со слоем многовековой пыли, на которой они вновь оставили две параллельные цепочки следов.
Здесь уже не было никаких ловушек: тоннель напоминал ковровую дорожку для Победителя. Они шли несколько часов, и Райан, не чувствовавший усталости, частенько останавливался, с растущим раздражением поджидая то и дело отстающего Санди. Тот еле плелся, придерживаясь рукой за стену. Устал он так, что ли? Сам Райан чувствовал себя великолепно.
Свежий воздух неожиданно ударил им в лица. Они стояли на пороге огромной пещеры, разверстой пастью смотревшей в ночь, и было в воздухе нечто, не замеченное ими прежде. Как будто под землей они перешли в иную сказку. Воздух был влажный и соленый, и в ветре чувствовалась ровная уверенная сила. Кажется, они попали в приморский район. Невдалеке мерцали городские огни.
Сидя в симпатичном уютном зальчике, шумевшем за спиной голосами матросов, Райан ел с аппетитом здорового сильного проголодавшегося человека. Ему казалось, что он стал больше и тяжелее. Сидевший напротив Санди был бледен и почти не притронулся к еде, казавшейся Райану вкуснейшей в мире. Он почти не реагировал на окружающее. Обращенные к нему реплики Райану приходилось повторять дважды. А сам Райан, как ни странно, с каждой минутой чувствовал себя все бодрее.
— Ну вот и все, — сказал он, закончив с едой и сцепив пальцы перед собой на столе. — Пришло время прощаться. Здесь я оставлю тебя.
— Ты получил, что хотел?
— О да! Теперь я хочу как можно скорее вернуться домой. Меня ждет девушка.
Санди безразлично кивнул.
— Ну, я пошел.
Райан встал, поправил на поясе меч и быстрым шагом покинул таверну. Санди резануло от того, что Райан позабыл подать ему на прощание руку.
Райан выбрался из города и, отойдя на приличное расстояние, встал посреди большого пустыря. Он расстегнул куртку и вытащил драконий свисток. Он не собирался тащиться обратно пешим или конным. Отпуск Чиа кончился.
Все плыло и качалось, и в мире не было ничего, на что можно было бы опереться. «Что со мной?» — вяло удивился Санди. Никакого Могущества в себе он не чувствовал. Кажется, в нем не осталось даже силы простого смертного, он был, как набитая ватой кукла. Даже мозги отказывались соображать. Райан… Куда ушел Райан? Почему он оставил его одного в таком состоянии, и не он ли — причина?.. Кто он такой? Вот… Вот самый главный вопрос! Кто он такой, и что дал ему меч? И что взял у него меч?
Санди потянулся к своему новообретенному мечу: был он ему по руке, ни легок, ни тяжел, удобен, красив, но не давал ничего ни уму, ни сердцу.
Ему надо было куда-то идти. Он не знал, куда. Одна, последняя мысль пульсировала алой гаснущей нитью в его смертельно уставшем мозгу: кто такой Райан?
Чья-то рука легла на его плечо-хозяин таверны нагнулся над ним.
— Что с вами? Вам плохо?
— Нет… — язык Санди едва ему повиновался. Надо уходить. — Все в порядке.
— Вы смертельно бледны, и у вас странный взгляд. Вы больны?
— Нет! — Санди никогда не болел и сроду ни на что не жаловался.
— Сколько я должен?
— Ваш спутник расплатился, — отозвался хозяин, здоровенный бывший боцман в тельняшке с обрезанными рукавами, с красным лицом и умопомрачительной бородой. — Вам нужен врач.
— Нет, я пойду.
Санди машинально посадил на плечо дремлющего Земляничку — вот уж не думал, что этот кроха так тяжел! — и двинулся к двери. Она закрылась за ним, и он оказался в чужой ночи, пахнувшей смолой и солью. Пошатываясь, он побрел куда-то, чувствуя под ногами неровный булыжник мостовой.
Порт остался позади. Вокруг был город. Обычный, как Койра, с трехэтажными домами зажиточных горожан, вставшими вдоль улицы и освещенными редкими фонарями. Мостовая была влажной и отражала их свет. Он вдруг понял, что это называется смертью. Потом он перестал понимать, куда и откуда он идет, и кто он такой. Стена какого-то дома ударила его, но он не почувствовал боли. Слабо, как будто издалека, вскрикнул Земляничка. Фонарь светил сверху и бил в глаза. Он… он, кажется, лежал. Ему еле хватило сил перекатиться на живот, чтобы избавиться от этого режущего света, но он все же попытался дотянуться до стены хотя бы кончиками пальцев, чтобы опереться на нее и встать… Ему не достало полудюйма… А потом ночь сомкнулась над ним, и его понесли куда-то ее тяжелые маслянистые воды.
10. ИНТЕРЛЮДИЯ С КОРОЛЕВОЙ ЭЛЬФОВ
Четыре стены из полированного обсидиана и крохотное окошечко в одной из них, с утонченной жестокостью позволяющее с высоты, превышающей птичий полет, видеть далекий, как мечта, зеленый лес и не тронутые этой проклятой индустрией луга. Ах, если бы, если бы она не была лишена речи! Слово имеет несоизмеримо большую силу, нежели мысль, но потому мысль и свободнее. Эльфы наверняка не знают, куда она подевалась. Если бы хоть одна птица села к ней на подоконник, уж Сэсс как-нибудь дала бы ей понять, кто она, и была бы уверена, что птица передаст Амальрику весточку о ее бедственном положении, ведь птицы и эльфы живут в большой дружбе. Но, наученные горьким опытом, птицы и близко не подлетали к Черному Замку, а позвать их мыслью у нее не хватало умения и сил-все ж таки была она третьеразрядной ведьмой. О господи, так глупо, так бездарно попасться!
Дважды в день сквозь железную заслонку двери ей просовывали ломоть ржаного хлеба и кружку вонючей воды — половину ее Сэсс тратила на умывание; от долгих лишений все тело чесалось. Хлеба явно не хватало — у нее был отличный аппетит здоровой молодой женщины, и ее постоянно грыз голод; но более всего ее мучила невозможность отвести душу в крепких выражениях по адресу тюремщиков, а от мысленных проклятий только у самой болела голова. Она потеряла счет дням и утратила надежду. Кругом царила мертвая беспросветная тишина.