Приключение ваганта
Шрифт:
Тогда Тагар сделал незаметный жест рукой, и возле лошадей вырос словно из-под земли еще один «покупатель» — тот самый юркий человечек, с которым цыган вел какие-то переговоры. Он сразу же решительно взял быка за рога и набавил цену за лошадей. При этом он ахал и охал да все приговаривал: «Ах, какие прелестные кони! Беру! Непременно беру». Новый «покупатель» совсем не обращал никакого внимания на управителя, который оторопел от такого бесцеремонного напора.
Но его столбняк продолжался недолго. Похоже, управитель закусил удила — какой-то наглый сукин сын уводит у него из-под носа превосходных лошадок, по поводу которых он уже почти сторговался с хозяином! Решительно отодвинув не в меру шустрого «покупателя» в сторону, управитель назвал свою сумму, которая была выше той, что предложил юркий человечек. Новый «покупатель» снова набавил, правда, совсем немного — чтобы рыбка не сорвалась с крючка. Управитель чуток поразмыслил (Жиль видел, что его просто разрывают противоречивые чувства — жадность и гордыня) и накинул еще пару ливров. Гордыня все-таки победила здравый смысл.
Шустрый «покупатель» сник. И не потому, что у него пропала охота торговаться дальше. Просто он заметил, что Тагар подмигнул ему: мол, хватит, достаточно, ты свое дело сделал. Посокрушавшись чуток — какие лошади уплыли в чужие руки! — юркий человечек отошел в сторонку и начал для вида вести переговоры с другим продавцом. А управитель, торопливо отсчитав в мозолистую ладонь цыгана нужную сумму, поторопился увести свое «сокровище» с рынка, не без основания предполагая, что на лошадей может предъявить претензии их истинный владелец. Управитель был не дурак и знал, с кем торгуется; недавно появившиеся во Франции цыгане уже успели заработать себе недобрую славу неуловимых конокрадов.
Когда к Тагару подошел Гийо вместе с Жилем, тот как раз рассчитывался с лжепокупателем. На этот раз юркий человечек вежливо поклонился юному дворянину и, насвистывая какую-то веселую мелодию, ушел, довольный собой. «Еще бы ему не быть довольным, — подумал Жиль. — За несколько минут этот хитрый жук заработал больше, чем какой-нибудь портовый грузчик за год».
— Держите ваши денежки, — сказал Тагар, озабоченно посматривая по сторонам. — И быстро отсюда уходите!
— Спасибо тебе, ром! — проникновенно сказал Гийо, не без удивления глядя на красивый кожаный кошелек, расшитый серебряными нитями, который очутился в руке Жиля. — Я перед тобой в долгу.
— Я это запомню.
— Благодарю вас, Тагар, — вежливо молвил Жиль. — Возьмите свой кошелек.
— Нет, господин, этот кошелек не мой, а ваш. Это вам подарок от моей дочери Чергэн. Она благодарит вас за то, что вы дали заработать бедному цыгану.
«Как же, бедный…» — с иронией подумал Жиль, глядя, как халабуда цыгана покидает площадь Сен-Жан-ан-Грев. Лошади у Тагара были первостатейными и стоили больших денег. Молодому человеку очень хотелось, чтобы Чергэн снова показала свое личико, но, к его большому разочарованию, этого не случилось.
— Мессир, сегодня Господь к нам милостив! — с воодушевлением воскликнул Гийо. — На нас совершенно неожиданно пролился золотой дождь! Восемь ливров, которые отсчитал нам Тагар, по моему уразумению, что-то невероятное. Ах, цыган, ах, сукин сын!
— Да уж… — Жиль тоже был в приподнятом настроении. — По правде говоря, больше, чем на сто пятьдесят денье, я не рассчитывал. Но как он смог превратить наших кляч в таких прекрасных лошадей?
Гийо рассмеялся и ответил:
— Всего лишь ловкость рук, мессир, и некоторые цыганские штучки. Стоит тому господину, который приобрел наших одров, искупать их, как они приобретут свой прежний вид. А что касается всего остального — резвости коней, упитанности, то в этом и есть секрет цыганского племени. Они ведь, ко всему прочему, еще и колдуны, могут предсказывать будущее.
— Впредь надо держаться от них подальше… — буркнул Жиль.
— Однако же дочь у Тагара чертовски хороша, — заметил Гийо, бросив лукавый взгляд на молодого хозяина. — И почему-то мне кажется, что она к вам неравнодушна.
— Ты соображаешь, что говоришь?! — возмутился Жиль. — Я дворянин! А она кто?
— Конечно, конечно, простите меня, мессир! Это все мой глупый язык. Вот так бы взял его и отрезал! От языка все мои беды. Взять, к примеру, мое житье в монастыре: и кормили там вполне сносно, и винцо в монастырских подвалах было превосходным, и работой монахов сильно не нагружали, и аббат был милейшим человеком. Так нет же, я решил поучаствовать в богословском диспуте. Поначалу все шло хорошо, мои доводы были весьма убедительны, и тут в запале схоластического спора я сравнил своего противника с ослом (собственно говоря, этим я обидел во всех отношениях полезное животное; тот, с кем я дискутировал, был просто грязной свиньей). Но, согласно правилам проведения богословских диспутов, обзывать противника разными нехорошими словами запрещено. Он не сдержался, кинулся на меня с кулаками, ну я и дал ему раза два… Хорошо дал. В общем, выперли меня из монастыря. Так что язык мой — враг мой. Вот и сейчас он пытается сказать, что не грех бы нам, мессир, выпить за наших лошадок. Во-первых, они совершили настоящий подвиг — не пали по дороге, а все-таки доставили нас в Париж. А во-вторых, принесли нам неожиданную прибыль. Да еще какую!
— Что ж, в твоих словах есть резон! — оживился Жиль. — Недалеко от нашего дома есть неплохая харчевня. Я заглянул в нее одним глазком. По-моему, там собирается вполне приличная публика.
— По мне, так лучше бы посетить одну из таверн на берегу Сены — там народ попроще, вино дешевле и еда (в основном свежая рыба) повкусней. Но коли ваша милость желает осчастливить своим присутствием притон школяров, то какие могут быть возражения? Вам и впрямь нужно обживаться в Латинском квартале, заводить новые знакомства, а где это сделать, как не в таверне.
Они прибавили шагу, и вскоре площадь Сен-Жан-ан-Грев осталась далеко позади. Душа Жиля распахнулась во всю свою ширь, и парижская жизнь начала казаться ему удивительным, волнующим приключением. И это только начало! Париж властно овладел его мыслями и чувствами и вымел из головы как ненужный мусор воспоминания о родном доме.
Глава 10. Бродники
Андрейко затаился в густом кустарнике на опушке леса, который почти вплотную подступал к берегу Днепра. Собственно говоря, так оно и было, но пространство от берега до кустов боярышника, где прятался Андрейко, очистили от деревьев, которые пошли на строительство небольшого селения. Оно чем-то напоминало деревеньки русичей, но не было в селении хозяйственности и ухоженности, присущей жителям Киевского княжества. Даже несколько рубленых изб под крышами из дранки напоминали времянки; а те, что были сплетены из хвороста и крыты камышом, вовсе казались сараями для сена, только меньших размеров.
Пологий берег заканчивался мостками — примитивной пристанью, возле которых на мелкой днепровской волне приплясывали лодки-однодеревки. Там же, на неширокой песчаной полоске, рядом с навесом для вяления рыбы были развешаны сети для просушки. Бедно одетые малые дети играли на берегу в салки, и их радостные крики разрушали благостную тишину, царившую над селением.
Кайсаки (а это точно были они, судя по тому, что о них рассказывал дед Кузьма) притащили его на хвосте в приднепровские леса, и там следить за ними стало немного легче. Легче, но не менее опасно, чем в степи. Кайсаки были очень осторожными и постоянно отправляли разъезды в разные стороны, чтобы враги не застали их врасплох. Хорошо, татарский конек был обучен мгновенно ложиться на землю по приказу хозяина и замирать в полной неподвижности.
Однажды несколько кайсаков проехали совсем рядом с Андрейкой, который таился в зарослях орешника, но татарский конь даже не фыркнул, когда одна из лошадей призывно заржала. Похоже, она почуяла близкое присутствие родственного животного, однако кайсаки не обратили никакого внимания на ее беспокойство.
Отряд кайсаков и освобожденный из татарского плена ясыр добрались до прибрежного селения на пятые сутки после ночной резни. Все это время Андрейко пытался проникнуть в их лагерь, чтобы увести Ивашку, да больно чуткими и зоркими были ночные стражи. Один из них даже пустил в его направлении стрелу, расслышав в лесу какой-то подозрительный шум, — на всякий случай. На счастье Андрейки, она воткнулась в толстое корневище на уровне его груди — как раз в этот момент он пробирался через бурелом, и под его ногами предательски хрустнула сухая ветка.